Барбара Картленд - Песня синей птицы

- А разве это ничего? - спросила она, и он ощутил ее губы: голодные, властные, страстные и покоряющие.

Он прижал ее к себе, осыпая грубыми, жестокими поцелуями, заставляющими ее прижиматься к нему все теснее и теснее, пока наконец, тихо вскрикнув, она не откинула назад голову.

- Люби меня, Джервис, о, люби меня! - простонала она. - Я хочу тебя, ты сводишь меня с ума... Я хочу тебя!

И тут, не в силах больше противостоять ей, драгун подхватил ее на руки и понес к алькову, где стоял мягкий низенький диван.

***

В это время маркиз расхаживал по библиотеке Алтон-Хауса, держа в руках письмо от своего управляющего из Алтон-Парка. Письмо только что доставил верховой грум.

Маркиз уже дважды прочел письмо, и теперь читал его в третий раз. Оно было адресовано "Благородному маркизу Алтону", а на бумаге было тиснение "Контора поместья Алтон-Парк, Хартфордшир".

"Милорд,

К моему глубокому сожалению, я не могу сообщить Вашей светлости каких-либо новых сведений относительно посетителей Дрок-Коттеджа, места жительства мисс Розы Трэнт, скончавшейся в прошлом месяце в возрасте семидесяти одного года.

Вышеупомянутая женщина в течение двадцати лет была арендатором Вашей Светлости. Я удостоверился, что ее сестра, по имени Бесси, не посещала ее до ее последней болезни.

Местные жители считают, что Бесси Трэнт находится в услужении. К сожалению, мисс Роза Трэнт, как все говорят (прошу прощения у Вашей Светлости за подобное выражение), "ни с кем знаться не желала", и никто не знает, у кого служит ее сестра.

Несколько человек утверждают, что в прошлую среду видели у коттеджа юную леди, но, насколько мне удалось узнать, она пробыла там не больше суток и в четверг рано утром уехала с Бесси Трэнт почтовой каретой, по-видимому, направляясь в Лондон.

Я глубоко сожалею, что не смог быть в этом деле более полезен Вашей Светлости, но если в дальнейшем мне что-то станет известно о Бесси Трэнт или ее гостье, я незамедлительно сообщу об этом Вашей Светлости.

Остаюсь Вашей Светлости недостойный и покорный слуга,

Дж. Робертс".

"Невероятно, - думал маркиз, - как это можно было так быстро и бесследно исчезнуть"

На следующее после встречи с Сильвиной утро, узнав от кучера, где тот высадил молодую леди с раненой собачкой, маркиз пришел к Дрок-Коттеджу.

К его глубокому изумлению, он увидел, что ставни домика закрыты, а двери заперты.

Поскольку коттедж стоял на отшибе, немного в стороне от деревни, не у кого было узнать, куда делись его обитатели.

Маркиз оказался в довольно затруднительном положении: пришлось объяснять управляющему, что ему нужны сведения не только о владелице коттеджа, но и о молодой леди, которая там гостила.

Сильвина сказала, что они больше не увидятся, но он ни на минуту не поверил, что это действительно так.

Маркизу еще не случалось проявлять интерес к женщине без того, чтобы она не показала ему совершенно недвусмысленно, что ей приятно его внимание, а уж чтобы она исчезла...

Возможно, впервые в своей жизни записного сердцееда, чья притягательность для женщин была столь знаменита, что он почти поверил в нее сам, маркиз столкнулся с женщиной, которая исчезла, не поддавшись его чарам.

Цинизм, овладевавший им все сильнее с того случая в его жизни, когда его постигло жестокое разочарование, стал настолько привычным, что он уже сомневался, существуют ли в действительности невинность и безыскусность.

Он смотрел на Сильвину в тот день в лесу и потом, когда они сидели в маленьком греческом храме, заинтригованный ее красотой, но в то же время в каком-то дальнем уголке его мозга сохранилось сомнение, была ли она действительно совершенно и абсолютно естественной.

"Может ли женщина, - спрашивал он себя, - быть такой безыскусной, неиспорченной, нетронутой светом, какой представляется Сильвина".

Маркиз привык к женщинам, которые уверяли его в своей безусловной любви и преданности, но душами они были вполне земными и никогда не забывали о светском обществе.

Они постоянно были начеку: никто не должен был видеть, что они нарушают приличия, и, как ни раскованны они были, находясь наедине, всегда тщательно следили за тем, чтобы в глазах общества их репутация оставалась незапятнанной.

"Я люблю тебя! Люблю тебя!"

Как часто приходилось ему слышать эти слова из уст женщин и знать, что вся их страсть мгновенно погаснет при скрипе ступеньки.

Маркиз был не таким человеком, чтобы отказываться от благосклонности женщины, но нередко думал про себя: кто он - охотник или добыча? В его жизни еще не было такого преследования женщины, чтобы он не предвидел его результата: он всегда знал, что получит то, чего добивается.