Василий Щепетнёв - Дети Луны

— Иду, — отпустил я ее.

Телефон у меня есть, хирургу просто положено иметь дома телефон, но неделю назад рыли канаву и порвали кабель, и потому связь моя с больницей беспроводная. Курьеров посылают.

Особенно торопиться я не стал: когда срочно, курьер приезжает на «скорой помощи», а если ногами, то аллюр один крест.

Приготовил яичницу с салом (три яйца — двести калорий, сто граммов сала — еще девятьсот, поел. Выпил крепкий кофе без сахара. Умылся, побрился, посмотрел в окно на лужу у дороги. Края ее подсохли, солнце палит, небо без туч, следовательно, можно идти в туфлях.

Яичница, кофе и яркое солнце наполнило меня бодростью, оптимизмом. Ночные страхи улетучились вместе со тьмой, жизнь стала красивой и удивительной. Вот только кража в кадаверной… Зря я вчера спирт оставил.

Но пошел я не в кадаверную, а в кабинет главного врача. Вовремя попасть начальству на глаза — главное в сельской жизни. Отличие села от города не в грязи, не в воздухе, а в особенностях найма. Нанялся — что продался. В городе поругался с начальником, директором, главврачом — и пошел в другую фирму, в другую поликлинику. Нет, и в городе, конечно, сложности, но есть возможность хотя бы теоретическая, уйти. На селе же идти остается только в петлю. Или в бутылку. Сначала второе, потом первое.

— Утро доброе, — поздоровался я и почтительно, и приветливо, и слегка независимо.

— Доброе вчера было, — ответил главврач.

— Кому как, Алексей Васильевич, кому как, — подбавил независимости я.

В кабинете, помимо главврача, сидели на старых расшатанных стульях Ракитин и Виталий.

— Повысили? — спросил я Ракитина. — На кражи посылают?

— Оно какая кража, — протянул Ракитин, пожимая руку обыкновенным, не фирменным пожатием. Значит, очень устал.

— Вы, Корней Петрович, вчера кадаверную хорошо закрыли? — задал свой вопрос главврач.

— Как обычно. И кран закрутил, и форточку прикрыл.

Алексей Васильевич подумал, что бы еще спросить, и решил — хватит.

— Тогда пошли смотреть, что же еще пропало, — Ракитину в чужих кабинетах не сиделось.

— Еще?

— Именно. Прежде всего, пропал сторож, Иван Харитонович. Не явился на утреннюю пятиминутку, верно?

— Верно, — подтвердил главврач слова Ракитина.

— Начали его искать и обнаружили, что дверь прозекторской взломана. Тогда послали за вами.

— Ага, — я постарался вложить в коротенькое слово побольше раскаяния, что заставил ждать.

И мы вчетвером — главврач, Ракитин, Виталий и я — пошли к моргу.

Идти недалече. Миновать инфекционный барак, гараж, и вот он, морг и прозекторская под одной крышей. Кадаверная. Трупарня. Как вам больше нравится.

Дверь, поставленная после ремонта году, кажется, в две тысячи втором, не соответствовала стилю здания. Хлипкая, несолидная. Замок не подвел, устоял. Петли не выдержали, дверные петли — они были вырваны с мясом.

— Грубая сила, — констатировал Ракитин.

Мы прошли внутрь.

Окна зарешечены с царских времен, а вот стекло разбили недавно.

— Осколки-то… изнутри били! — определил капитан.

В кадаверной был разгром, но разгром странный: на кафельном полу (плитка дореволюционная) лежали осколки банок, в которые я давеча укладывал образцы для гистологического исследования. Хорошие были банки. С притертыми крышками. Формалин испарялся из лужиц на полу, но самих образцов я что-то не видел. Даже под стол заглянул — нет. Еще опрокинут стул, стакан с карандашами, вот и все. Пишущая машинка, шкаф с инструментами, веник, ведро и прочие ценности уцелели.

Я спустился по лестнице вниз, как там на леднике дела.

При свете «дневной» лампы (чтобы воздух меньше грелся) я увидел совсем уже странное.

Вернее — не увидел.

Я не увидел труп.

— Бред, просто бред, — сказал я негромко, но Ракитин услышал.

— Что случилось? — спросил он, спускаясь.

— Труп исчез.

— Куда именно уложили тело?

Я показал.

Ракитин обошел меня, наклонился, потом и вовсе встал на четвереньки, не жалея штанов. Ищет следы.

Я бочком-бочком подошел к другому углу ледника и достал заветную баклажку. С умом достал — надев резиновые перчатки. Вдруг там отпечатки пальцев посторонние?

— Что это? — спросил капитан.

— Спирт. Видишь, не тронули. Необычно это.

— А что трогать, на ней ведь написано — «Сулема! Яд!»

Я перевел взгляд на баклажку. Да, действительно… Сам же эту этикетки и прилепил. На всякий непредвиденный случай. До чего глаз замылился…

Ракитин вернулся к леднику, а я, пристыженный, встал в уголок, пытаясь более Шерлока Холмса из себя не строить.