Василий Щепетнёв: Дети Луны

Маркиза — кошка.

Корней Петрович Ропоткин — хирург и судмедэксперт.

Воркунов Степан Степанович — сержант милиции, водитель.

Ракитин Николай Иванович — капитан милиции, опер.

Резников Виталий Владимирович — следователь прокуратуры.

Сергиенко Борис Федорович — криминалист-эксперт.

Баклашова Надежда Ивановна — убитая.

Петренко Валентин Иванович — минфин Волчьей Дубравы.

Бахмагузин Сергей — шахматист.

Соколов Иван — шахматист.

Морозовский Дмитрий — шахматист.

Алексей Васильевич — главный врач.

Иван Харитонович — больничный сторож, основатель движения «Босиком для пользы».

Харитониха, его жена.

Вильгельм Соломонович Нафферт — полковник в отставке.

Ефим Тимофеев, Фимка — водитель «скорой помощи».

Анна — фельдшер.

Баба Настя — санитарка.

Федор Федорович Беркутов-Белопольский, «Фе-Фе» — невропатолог.

Виктор Петрович Любавин — стоматолог и начмед.

Володя — сосед, добрый человек.

Вера, его жена.

Маркиза, как всегда, первой услышала шум мотора. Подняв голову, она запустила коготки в мое бедро.

Я снял ее с колен, поставил на пол и подошел к окну.

Едут, голубчики. Свет фар, пока далекий, обещал бессонную ночь.

Удачно, что не ложился — не нужно вставать и одеваться.

Вторая удача — чайник горячий. Налил стакан кипятку, высыпал две ложки «Чибо» и пять — сахара. Смесь номер один. Сахар — он для головы полезный, для той, что ночью не спит. Смесь номер два — утренняя, в обратной пропорции.

Сейчас и я слышал машину. Половина второго. По московскому времени разгар гулянки, а по сельскому — глубокая ночь. Все кругом спит, лишь мы с Маркизой не спим. Я книгу читаю, занятная попалась, Маркиза мышей дожидается.

Машина подъехала совсем близко. Мотор стих, зато дверь хлопнула, что выстрел, сухо и громко.

Я, прикрутив фитиль лампы, глянул в окно. Луна хоть и на ущербе, но светит честно — когда тучи позволяют.

Нет, это была не больничная машина. Милицейский «УАЗ» с мигалкой. Мигалку, правда, выключили. Или сама сломалась.

Сержант постучал в дверь совершенно не по-милицейски, деликатно, тихонько. Знает, что не сплю — свет-то горит.

Я прошел крохотным коридорчиком.

— Привет, Степаныч! Что там у вас?

— Дела наши, Корней Петрович, известные.

И вопрос свой я задавал не впервые, и ответ слышал многажды. Известные, какие же еще. Будь это машина больничная, тогда возможны варианты: ущемленная грыжа, аппендицит, ножевое ранение, прободная язва, перелом, мало ли что с человеком случается.

Милиция же по ночам зовет меня только на труп.

Я быстро допил кофе. Мертвые хоть и не торопятся, а и мешкать не дают. Затем подхватил чемоданчик судмедэксперта, немецкий, правильный.

— Иду. Ты, Маркиза, дом сторожи.

Кошка хвостом хлестнула себя по бокам. Сердится.

Дождя не было третий день, но грязи оставалось изрядно, хоть продавай. Хорошо, лето. Осенью грязи больше, да еще стынь. А сейчас тепло. Глядишь, день-другой, все подсохнет, тогда хоть в туфлях ходи, по-городскому.

Я сел рядом со Степаном.

— Куда едем?

— В Волчью Дубраву, Корней Петрович.

— Что ж сразу не сказал? — Волчья Дубрава лежала в тридцати километрах, по нашим дорогам часа полтора. Пропала ночь.

— Говори, не говори, ближе не станет.

Мы поехали.

Кругом тьма. Электричество отключили. Лишь пару раз мелькнули тусклые огонечки — полуночники переводили свечи либо керосин.

— Кто там, на месте?

— Ракитин с группой. Виталик и Сергиенко.

Ага. Могучая кучка в полном составе.

Мы выбрались на шоссе. Десять километров приличной дороги промчались мигом. Потом свернули на Каменку, восемь километров дороги поплоше. И затем — уже на саму Дубраву, двенадцать километров грунтовой безнадеги.

Я оказался прав — приехали в три пятнадцать.

Месяц картинно висел меж звезд. Скоро светать станет. Ночь в июле только шесть часов, пришла на ум старая песня. На стихи Расула Гамзатова — тоже вспомнилось. В четвертом часу ночи какая дичь не вспомнится!

Фары высветили первые избы. Куда нам?

Мы остановились перед добротным двухэтажным домиком. Видно, крепко живут. Точно — наш! Тускло светились окна, да еще лучи фонариков рыскали внутри. Тоже без электричества. Весь район учат.

— Сюда, Корней Петрович.

— Ты прежде бывал здесь?

— Я везде бывал. Тут — в позапрошлом годе, — но причину не сказал. Степаныч, в отличие от меня, в четвертом часу человек неразговорчивый.