Василий Щепетнёв: Переигровка - 2. Выбор Пути

Предуведомление

Автор со всей ответственностью заявляет, что написанное ниже — выдумка. Плод фантазии. Художественное произведение, в некотором роде. И даже исторические лица, которые встретятся читателю — тоже выдумка, и не имеют ничего общего с реально существовавшими и существующими персонами.

Неправда это всё, в общем.

5 сентября 1973 год, среда

РАДОСТИ ЖИЗНИ

— Ты, Чижик, Лермонта не строй, а становись скорее в строй, — сказала Пантера

И мы пошли дальше и выше. На Малое Седло. Ольга впереди, Надя за ней, третьим шел Антон, я замыкал нашу колонну.

А до того мы минут двадцать сидели на скамейке, любуясь видами Красного Солнышка, высота тысяча двадцать метров над уровнем моря. Для кого-то смешная, но это именно то, что требуется мастеру спорта по шахматам Михаилу Чижику для подготовке к чемпионату Советского Союза.

Михаил Чижик — это я. Студент второго курса Чернозёмского медицинского института имени Николая Ниловича Бурденко. Отличник учебы, активный общественник, автор оперы «Малая Земля» и чемпион РСФСР по шахматам. Восемнадцать лет, рост метр семьдесят девять, вес… вот в весе я не уверен. По приезде три дня назад весы показывали шестьдесят семь килограммов, но прогулки по окрестностям сушат на глазах. И диета, стол пять, не обещает лишних калорий. Да, и ещё я немного сумасшедший: мне кажется, будто я умер через пятьдесят с лишним лет, не умру, а именно умер, мне кажется, что я вижу призраки, мне кажется… да много чего мне кажется. Но об этом никто не должен знать.

С Ольгой Стельбовой (она же Пантера) мы знакомы со школы, а теперь учимся в одной группе мединститута. Она — автор либретто нашей оперы. Недавно вместе с известным драматургом ПиДи трансформировала оперу в драматическую пьесу. Принята в Союз Писателей, в редколлегию «толстого» журнала «Степь», и ещё её отец член ЦК КПСС, первый секретарь обкома.

С Надеждой Бочаровой (она же Лиса) я учился вообще с начальных классов, и теперь тоже в одной группе. Она — комсомольский активист, комиссар сельзхозотряда института, будет врачом в четвертом поколении.

Антон Кудряшов из нас самый взрослый, он старше нас на четыре года. Отслужил в армии, теперь учится в пединституте, будет учителем иностранных языков. А ещё он шахматный энтузиаст, подрабатывает в шахматном клубе и учит детишек основам шахматного мастерства. Кандидат в мастера спорта и мой тренер-оруженосец. Если бы не он, я бы и в шахматы сейчас не играл.

Вообще-то мы четверо все спортсмены, все динамовцы, и носим динамовские мастерки. Когда тренируемся. Вот как сейчас. Ну да, нагрузка невелика, согласен. Хотя откуда посмотреть. Поход на Малое Седло — это восемьсот килокалорий и шесть тысяч литров воздуха на человека. Цель — развитие устойчивости к гипоксии, и, как следствие, развитие выносливости. Для Лисы и Пантеры — физической, для меня — ментальной. Выносливость в шахматах — это пятьдесят процентов успеха. В футбол играют девяносто минут, соревнуясь два раза в неделю, или реже. Марафон бегут сто сорок минут, соревнуясь раз в месяц, или реже. В шахматы играют триста минут в день, во время турнира соревнуясь шесть дней в неделю, четыре недели в месяц. Одна ошибка на любой минуте игры — и партия может закончиться крахом.

— Стоп, отдыхаем, — скомандовал я. Скорость флотилии определяется ходом самого медленного корабля. Нет, я могу и прибавить, но — нельзя. Митохондрии разрушатся. А мне через четыре недели играть. Даже раньше. А шахматист без митохондрий — что лыжник без палок. С трамплина только прыгать.

Мы присели. Тут, на третьем маршруте терренкура, скамеек много. Отсюда Красное Солнышко — как на ладони. Уже смотрим сверху вниз, поднялись метров на пятьдесят.

Говорят, Красное Солнышко — любимое место Лермонтова. Каждое утро он туда забирался и смотрел, как восходит солнце. Долго смотрел, часа два или три с места не сходил. Тут я его понимаю, а вообще-то сомневаюсь — насчёт «каждое утро». Ну, раз, ну, два раза, может, и поднимался. А чаще вряд ли. Зачем? Это сейчас здесь нахоженная тропа, каменные ступеньки и указатели с длиной маршрута и перепадами высот, а тогда, в сороковом… в тысяча восемьсот сороковом году — никаких удобств. Да и дамы в девятнадцатом веке были жантильнее, им по горам ходить не полагалось. Если ты не девица-альпинист.