Василий Щепетнёв - Дети Луны

Повод не хуже других.

Бисмарк говорил, что человек не имеет права умереть, не выпив пяти тысяч бутылок шампанского. Мы люди не прусские, а русские, жизнь измеряем водкой.

Четвертинка на четверых — просто смазка, шагать веселее.

Мы весело и зашагали: Соколов на север, Морозовский на восток, а мы с Бахмагузиным на юг. Попутчики. На километр. Затем я пойду домой, а Бахмагузину еще километра четыре. Он иногородний, из соседнего хозяйства «Плодовод». Велика страсть к шахматам…

Летний вечер. Собственно, уже и ночь, Теплое засыпает. Где-то орал пьяный, не разберешь, поет или власть обличает. Мы шли по дороге, сторонясь проезжающих машин. Дорога просохла, грязи нет, но ведь и водители люди. Любят принять для смазки…

С Бахмагузиным мы распрощались на перекрестке. Я потрюхал к себе, размышляя, куда уходит жизнь. Большая деревенская философия. Сократ глубинки.

Дом, двухэтажная панелька, младший брат городских хрущоб, темнел впереди.

Тускло светилось два окошка.

Вдруг я услышал за спиною шаги. Бахмагузин? С него станет. Захотел еще в шахматы поиграть, или надеется, что у меня есть чего выпить. Вообще-то и я бы не прочь и того, и другого, но именно сегодня мне нужно передохнуть.

Я остановился. Подожду и попытаюсь убедить его пойти восвояси. Из дома-то гнать неловко.

Луна, как нарочно, ушла в тучу, ничего не видно. Помстилось, верно. Глюки. От переработки и нездорового образа жизни.

Я плюнул и поплелся дальше. У нас тут не город, бояться нечего. Преступность ничуть не меньше, чем в городах, давешний случай тому доказательство. Разного я нагляделся, и того, кто толкует о высокой духовности деревни, я бы взял себе в помощники на пару месяцев, пусть повскрывает трупы со мной. Но в девяти случаев из десяти деревенские убийства — «на бытовой почве». Выпили, вспомнили старые обиды или придумали новые, и пошло-поехало. Пьют много. Не пьют — пьем. Нужно завязывать. Потихонечку. Сначала рюмочку сбавить, через неделю — две, потом три и так до полной трезвости.

Сколько я выпиваю в среднем, в пересчете на водку? Какими рюмками мерить…

Вдруг — о чудо! — вспыхнул уличный фонарь! И в окнах домов засветилось! Ура! Пустили-таки Днепрогэс!

Я обернулся. Ну, где мой попятошник? Никого. Горел-то один фонарь, рядом со мною, остальные кто разбит, кто просто перегорел….

Ладно, никого — и не нужно.

Пока не погасло, хорошо б дойти до дома.

Через пятьдесят шагов я, неожиданно для себя, резко оглянулся.

Опять никого.

А через сто шагов я уже был за дверью своей квартиры.

Что я напуган, я осознал, когда запер дверь. На два оборота, еще и цепочку навесил. И чего испугался, а? Расшалились нервы, плюс зреющий алкоголизм. Сколько таких, как я, спиваются с круга?

Проявлю волю и брошу. Прямо сейчас. Сию же минуту. Не выпью ночную рюмку, вот. Не очень то и хочется.

Действительно, не хотелось.

Я лег в постель. Завтра на работу выйду попозже. Отосплюсь.

Но сон не шел. Обиделся, что трезвый?

Я пялился в потолок, причем пялился совершенно напрасно, ведь темно.

Маркиза завыла — долго, протяжно. И сон, было подступивший, сразу исчез.

Я сел, начал искать фонарик — он у меня обычно под рукой лежит. А сейчас запропастился.

Дошло, что можно просто лампу включить.

Включил.

Кошка стояла у двери, выгнув спину, скалясь и выпустив когти.

Незваные гости?

Я, шатаясь от усталости, прошел в коридорчик.

С той стороны двери ничего не слышно. Дверь у меня тоненькая, почти фанерная. Железную заводить, или дубовую все как-то не собрался. К дубовой двери квартира моя никак не подходит.

Кошка зашипела теперь уже на меня. Не пускает.

Дурное самолюбие заставляет открыть дверь, посмотреть, нет ли кого. Или я не мужчина? Страшно показаться трусом. Но страх я пересилил и дверь не открыл.

Пережду.

Никто не стучал, не сопел и не кашлял, не ломился, в замке не ковырял. Где-то гудел водопровод, только и звуков.

Я послушал-послушал, да и успокоился. Но не раньше, чем Маркиза отошла от двери. Она легла в кресло, но продолжала посматривать в коридорчик.

Второй час ночи.

Я вернулся в постель и лег, тоже лицом к коридорчику.

Лег — и уснул.

Спать я надеялся часов до девяти, лучше — до десяти. Но в половину девятого меня разбудил стук, торопливый, раздраженный.

За дверью стояла санитарка:

— Срочно до главврача требуют!

— Случилось что?

— Кадаверную обокрали! — она произносила «котаверную». Коты ей были понятнее кадавров.