Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

— Не нужна ваша кровь лесу! — кричала она. — Озеру не нужна. Болото кормите! А лес-то живой, Дема. Живой он!

Как ей хотелось, чтобы волк отбросил в сторону страх свой и свои обиды, чтобы взглянул свободно, прозрел наконец, обрел нюх звериный и зрение. Истинно волчьи. И тогда бы он понял, как страдает лес от слепоты человечьей, от человечьей глупости. От рода, что предал его, залил кровью, а та протухла и породила смерть. Болотину проклятую. Но страх в Демьяне был сильнее. Как признать, что убийца ты, потому что сын убийцы, и сила в тебе волчья на чужой крови выросла, чужой кровью полита, чужой смертью куплена у гнили самой? Как признать? Не признал. Отмахнулся от правды, а сам решил, что от девки пришлой отмахивается.

Леся отступила. Злость в ней утихла, сменилась пронзительной печалью. Так солнечный жар на излете лета сменяется холодом ранних сумерек. Еще не осень, но слышится где-то, как сизый мороз бредет неторопливо, чтобы наступить в искомый час. Леся так засмотрелась в себя, заслушалась скрипом будущих заморозков, что и не заметила, как Лежка, посеревший от усталости и бесконечной тоски по дому, встал между ними — волком и пришлой девкой, развел плечи, чтобы его узкая грудь стала шире, заслонил собою притихшую Лесю.

— Не мое это, — сказал он тихо, но уверенно. — Ты прости.

Все слова, чтобы были между. Все, что звучало на краю перелеска, уходящего во влажную чащу, все было лишь предтечей этих слов. Вот для чего пришли они сюда, вот для чего сцепились, как пчелиный рой, в гудящем танце. Чтобы мальчик этот — мука и хлеб, чуткие пальцы и мягкое сердце, — понял вдруг, что лесная жизнь — не его пробы. Леся видела, как тонкие губы проговаривают слова, как морщится высокий лоб, как между широких бровей ложится глубокая впадина. Видела, как больно Лежке от братского спора, как хочется высказать всю боль свою, все сомнения, чтобы освободиться от родового гнета. Чтобы стать наконец тем, для чего рожден был, пусть сам и не знает пока, для чего.

Братья швырялись словами — громкими и злыми. Леся не слышала их, только чуяла кожей, как темная туча собирается над ними, как завывает ветер, пока далеко, но что стоит ему добраться сюда, если он — свободный, может, единственный во всем лесу?

По загривку Лежки, поросшему светлыми волосками, ручьем тек пот, Леся знала, что холодный. Поверх мальчишеского плечо она видела, как сверкает глазами волк, как приглядывается, чтобы броситься и вцепиться, да побольнее. Молчи — хотела она попросить его. Скажешь, и не вернуть. Скажешь, и пожалеешь потом. Но слов ее лес не хотел. Лишил ее их, уступая поле брани двум голосам — брата и брата, что никогда еще не были так близки, как в этой схватке.

Волк запрокинул голову и захохотал. Коротко и загнанно. Лежка уперся в него дрожащей рукой. Казалось, вот сейчас они поймут, к чему привели друг друга, убоятся да успокоятся. Но Демьян легко смахнул брата с пути и вцепился в Лесю озверевшим взглядом. Укрыться от него шалью было легко, легче, чем сдержать лицо, от хищных волчьих глаз стало жарко и холодно в один миг. Вспомнилось, как тянуло к нему в сытой тьме. Как горело жаром тело. Как путались мысли, кроме одной, самой главной, которую в слова не заключить, только в стон. Нутряной и стыдный.

Время стало тягучим, заныло в животе, запекло исцелованные губы. Леся слабо шевельнула ими — то ли сказать что-то, то ли улыбнуться хотелось. Но страшно было спугнуть томительное мгновение, в котором они снова сплелись с волком пусть не телам, но взглядами. И хорошо это было. Хорошо.

Первым сдался Демьян. Бросил что-то притихшему Лежке, о котором Леся успела позабыть. Она и не разобрала слов. Не придала им важности, еще мягкая и теплая, будто со сна на звериной груди. Упустила миг первой молнии. Не разглядела, кто ударил первым. Казалось, только стояли они, одни на целом свете, как загрохотал гром. Дважды. И зверь бросился убивать, сбрасывая с себя человечий облик вместе с курткой, не дающей ему размахнуться как следует.

Уж что-что, а бить Демьян умел. Беззвучно, не теряя сил на вой и рык, он вколачивал брата в землю. Кровь тут же хлынула на бледное лицо Лежки, ушел в сторону искусно вылепленный нос, заплыли умоляющие о пощаде глаза. Волк драл и трепал мальчишку, словно тот — заяц, которому нужно сломать шею перед тем, как приступить к трапезе. Демьян бил насмерть. Пот тек по его лицу. Краснели стесанные кулаки. Но Леся не видела в нем мужчины, поднявшего руку на младшего брата. Нет, то был зверь. Истинный и могучий. Мышцы ходили под косматой шкурой, уши прижимались к голове, хвост поднимал в воздух пыль и сор.