Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

Поляшу он потерял. Та стерлась серым туманом из тел, заглушилась их писком и рыком. Но оставалась рядом. Демьян чувствовал ее тепло. Знал — она не ушла к озеру вслед за пришлой девкой. Нет, осталась с ним, потому что они едины, пусть и разбросаны по разные стороны спящей воды. Они соединены. И не памятью и горем утраты. А мальчиком, рыжим мальчиком, брошенным в болотину злобной бабкой. Вернуть его. Вернуть, пока еще не остыл на дне. Отыскать способ. Исправить содеянное Аксиньей, которая не умела любить, только карать. Вот еще одну шишигу сбросить со спины, вот еще одну мавку отшвырнуть подальше. Устоять бы только. Удержаться.

Демьян рухнул на мох и тут же притопил его своим искусанным телом. Жижа забилась в нос и рот, не разлепить было глаз, не вдохнуть. Волк в нем поджал хвост, уступил место человеку. Но от человека ничего почти не осталось. Демьян попытался подняться на руках, но те по локоть провалились в топь. Жизнь покидала тело. Вытекала вместе с кровью, остывала в ранах вместе с ядовитой слюной шишиг. Холод пробрался под одежду и тут же оказался под кожей, сковал мышцы, вгрызся в кости. Демьян застонал бы, да во рту не осталось места для стона, одна только жижа и кровь. Из последних сил он забарахтался в зыбуне, перевалился на бок, схватился за корягу, торчавшую из мха, и повис на ней.

Чья-то рука потянула его наверх. Демьян выплюнул грязь, отер лицо рукавом. Глаза почти ослепли. В плывущем молочном зареве он смог разглядеть, как склоняется над ним кто-то смутно знакомый. Чьи-то длинные волосы мягко защекотали его по щеке.

— Демушка, — ласково позвала его Катерина. — Демушка…

Но Демьян ей не поверил. Откуда быть здесь городской девке? Как могла Катерина найти его в непроходимом лесу на краю зыбуна? Морок. Яд шишигин лишает разума.

— Уходи, — просипел он. — Прочь пошла…

— Зверь ты, Демьян, — обиженно проговорила Катерина. — И нет в тебе души.

Ласковая пелена ее волос обернулась мокрыми космами. И Демьян сразу узнал ту, что трясла его за плечо. Поляша вернулась за ним. Поляша, милая его, единственная. Не забыла, не бросила. Он схватился за ее протянутую ладонь. Прижал к губам.

— Слышишь меня, Демьян? Слышишь? — звала она.

— Слышу. Здесь я. Здесь.

— Смотри, кого я привела, — выдохнула Поляша у самого уха. — Сыночка твоего. Сыночка…

Демьян слепо подался на голос, заморгал, прогоняя пелену, но та становилась только плотнее, заслоняла собой мальчика. Поляша сама положила омертвелую руку Демьяна на макушку, покрытую слипшимися волосиками.

— Степушка, — прохрипел он, уплывая в молочное небытие. — Сыночек…

Мальчик не ответил. Он мелко дрожал под отцовской рукой. На ощупь кожа его была влажной и липкой. Демьян погладил макушку, вспомнил, как полыхала она рыжиной, улыбнулся почти, но сил не хватило.

— Не вижу, не вижу его… Поля, ты здесь?

— Здесь мы, Демушка. — Кажется, она плакала.

— Не плачь… Не плачь. Я оклемаюсь. Сейчас полежу немного…

И повалился вбок, уже не чувствуя, как принимает его податливая топь. Поляша что-то пробормотала. Он не расслышал, но почувствовал, как она гладит его по щеке.

— Как он? Сыночек наш?

— Умирает он, Демьян, — отчетливо и зло ответила Поляша ему на ухо. — Мать твоя сгубила кровинушку нашу. Отдала зазовкам проклятым. Не отобрать, не вернуть задаром. Нужно им… Человека им нужно. Померного Степушке нашему.

— Кого? — одними губами выдохнул Демьян.

— Тебя, — не раздумывая, ответила Поляша.

Вот оно как. Вот как сложилось. Демьян рассмеялся бы легко и свободно, да шишигин яд уже сковал грудь — ни вдоха сделать, ни выдоха. Справедлив лес-господин, знает меру любой цене. За мальчонку просит дохлого волка. Добрый торг. Надо брать.

— Бери, — разрешил он и вытянул шею, чтобы легче было резать.

Поляша наклонилась. Мокрые губы ее мазнули по его опущенным векам, будто ветерок пробежал.

— Волчонок мой, зверенок…

— Скорей, — приказал он, чувствуя, как исчезает в молоке, которому не найти дна.

Зашуршал грязный саван, заскрипела кожа, чуть слышно запело серебро в точеном лезвии. Боли Демьян не почуял, одно лишь удивление. Потерянное в топи вернулось в лесные руки, мертвые только, да есть ли в том разница?

Молоко захлестнуло Демьяна. На вкус оно было сладким и терпким, почти хмельным. Сквозь него проступала вековая зелень — темная хвоя сонного бора и прозрачный свет березовых рощиц, наряженных в молодую листву. Там, у белых стволов, дожидалась его старая тетка. Больше не было тела, не было боли, тревоги и страха. Ничего не было. Только вина еще скреблась на невесомой душе, выпущенной в свободный полет.