Михаил Широкий - Куколка

– Да ну тебя! Совсем сбрендила старая. И жалко – мамашка ж вроде, – и ничё сделать нельзя… Ох, грехи наши тяжкие, грехи наши тяжкие…

Щёлкнув на ходу выключателем, он открыл дверь в туалет и вошёл в небольшое помещение, в центре которого высился белоснежный унитаз. Громко зевнул, пробурчал что-то нечленораздельное и приспустил трусы. В углубление унитаза ударила мощная журчащая струя.

Денис понял, что настал момент, которого он ждал. Так долго отворачивавшаяся от него удача, похоже, вдруг стала благоволить ему. Более удобного случая и представить себе было трудно. Враг не уразумел и не придал значения предостерегающим знакам, которые старалась подать ему мать. Он прошёл мимо, не заметив притаившегося в тёмном углу, в нескольких шагах от него, противника. Он был расслаблен, беспечен, да к тому же слегка – а может, и не слегка – пьян. А главное, он ни о чём не подозревал. Он считал, что в собственном доме он в полной безопасности, здесь ему никто и ничего не может угрожать. Здесь он хозяин.

Денис, по-прежнему напрягшийся, едва сдерживая дыхание, приподнялся с корточек и сделал шаг вперёд. Но тут же остановился. Его вдруг охватило сомнение. Валера был слишком крепок. Одолеть его, даже напав на него сзади с ножом, представлялось маловероятным. Тем более ему, ослабленному, еле стоявшему на ногах, потерявшему много крови, продолжавшей сочиться по капле из его обнажённых ран. Не безумие, не самоубийство ли, находясь в таком плачевном состоянии, вступать в противоборство с рослым широкоплечим здоровяком, казалось, сплошь состоящим из мышц? Не стряхнёт ли его Валера с себя, как котёнка, и не удавит ли здесь же своими могучими мускулистыми ручищами, силу которых Денис уже имел случай испытать на себе?

Но как только им овладели эти робкие, малодушные мысли, едва не заставившие его отступить, в голове почти сразу же вновь зазвучал голос, призывавший убивать. На этот раз ещё более резкий, суровый, безапелляционный. Не допускавший возможности неподчинения. Настойчиво, неумолимо требовавший от него мести и крови.

И он подчинился. И, одолев минутную слабость, сделал ещё шаг вперёд, выйдя из тени и ступив на освещённое пространство. Теперь отступать уже точно было поздно: Валера в любой миг мог увидеть его.

Но тот пока ничего не видел. Он был слишком увлечён процессом мочеиспускания, несколько затянувшимся ввиду того, что Валера сегодня был настолько занят, что долгое время не мог выкроить минутки для удовлетворения естественных потребностей. И вот только теперь, уже ночью, такая возможность наконец представилась ему, и Валера всей душой отдавался этой маленькой человеческой радости, с удовольствием глядя на никак не иссякавшую упругую струю и ласково разговаривая со своим немного напрягшимся членом:

– Давай, давай, работай. Ты просто красавчик! Встал будто на бабу. Давно уже пора вставить тебя в какую-нибудь шлюшку. А то Лизка, сучка, вишь, тока брательнику даёт. А мне ни в какую. Вот же маленькая дрянь…

Денис тем временем придвинулся ещё ближе. Он был уже на пороге туалета. Ещё чуть-чуть – и Валера окажется на расстоянии вытянутой руки от него. Денис расширенными, остановившимися глазами оглядывал широкую спину своего противника, короткую мощную шею, крепкий бритый затылок. И думал, напряжённо размышлял, куда, в какое место нанести удар. Так, чтобы наверняка, чтоб свалить этого быка одним махом, чтобы не дать ему ни единого шанса. Потому что в противном случае – смерть. Если его рука дрогнет в самый решительный миг, этот скудоумный детина с одной извилиной в мозгу размажет его по стене, переломает ему все кости, порвёт его, как цыплёнка.

От этих мыслей, бушевавших в голове как ураган, у него зашумело в ушах, кровь в висках колотилась и стучала как молотом, на лбу выступила испарина. Ладонь, в которой он сжимал нож, вспотела, а рука, занесённая для удара, дрожала. Перед глазами в самый неподходящий момент зарябило, стала разливаться какая-то муть. Он понял, что надо спешить, времени на раздумья и колебания больше нет. Надо бить сейчас же. Хоть куда. Только бы насмерть…

Случай оборвал его сомнения и заставил действовать немедля. Как ни мягко старался он ступать, половица предательски скрипнула под его ногой. Валера обернулся…

От изумления его глаза вылезли на лоб. На лице выразилось такое глубокое, искреннее недоумение, как если бы перед ним стояла его мать, каким-то чудом вставшая со своего кресла, к которому она была прикована уже два года. И лишь когда он заметил блеснувшее лезвие ножа, к удивлению прибавился запоздалый страх.