Михаил Широкий - Куколка

Денис поначалу удивился, увидев это тщедушное сморщенное существо неопределённого возраста и пола. Кто это? Откуда оно тут взялось? Но почти сразу же в его памяти всплыло несколько слов Лизы – краткое упоминание о её матери, которую после несчастья, случившегося с мужем, хватил удар, результатом которого стал паралич.

Так, значит, эти жалкие мощи, этот живой труп – её мать. Именно она родила троих маньяков и кровопийц, на совести (если в этом случае вообще уместно говорить о совести) которых полтора десятка жертв. Интересно, знает ли она о том, какую жизнь ведут её отпрыски? Что они вытворяют? Какое своеобразное развлечение себе придумали? Догадывается ли о том, что время от времени происходит совсем рядом, в нескольких метрах от её дома?

Да нет, вряд ли. Ничего она не знает, ни о чём не догадывается. Она давно уже вне жизни. Существует в своём мире, ограниченном для неё этой спальней и креслом-каталкой. В узком кругу своих плоских, однообразных мыслей и смутных, обрывочных воспоминаний о прежней, полноценной жизни, в которой было так много всего, что в один момент разлетелось, рассыпалось, пошло прахом.

Но, очевидно, не всё ещё отмерло в этом обездвиженном, полубезжизненном теле. Внезапно, будто почувствовав на себе посторонний взгляд, она чуть пошевелилась, беспокойно задвигалась, заёрзала в своём кресле, точно ей вдруг стало тесно и неудобно в нём, и, повернув свою маленькую, ссохшуюся, как печёное яблоко, голову, обросшую жидкими, разбросанными в беспорядке седыми волосами, обратила взор на Дениса.

Её белесые водянистые глаза распахнулись от изумления. В них мелькнуло что-то вроде смысла. А удивление почти сразу же сменилось страхом. Она как будто почуяла, зачем здесь этот истерзанный, окровавленный незнакомец. Прочитала приговор себе и своим близким в его застылых, мрачно поблёскивавших глазах. А может быть, заметила и нож в его руке, также достаточно красноречиво свидетельствовавший о намерениях чужака.

Им не слишком долго пришлось смотреть друг на друга. В противоположном конце коридора открылась дверь, доносившиеся оттуда голоса стали громче и слышнее. И Дениса будто ветром с места сдуло: он метнулся в самый тёмный угол коридора, куда не достигал свет из спальни, и забился в него. Замер, затаил дыхание и стал ждать.

По коридору, постепенно приближаясь, кто-то шёл. Раздавались тяжёлая крепкая поступь, шумное хрипловатое дыхание, бессвязное бормотание и посвистывание, по которым Денис признал Валеру. Через несколько секунд его крупная фигура показалась из-за угла и заслонила собой свет, лившийся из комнаты. Валера был в одних трусах; могло показаться, что он готовился отойти ко сну и, перед тем как улечься в постель, вышел по надобности.

Но, прежде чем сделать это, он, видимо, решил заглянуть к матери. Задержавшись на пороге спальни, он приоткрыл дверь пошире и, заглянув в комнату, протянул ещё более сиплым, чем обычно, нарочито оживлённым и, как показалось Денису, не совсем трезвым голосом:

– Здорово, маман! Как жизнь молодая? Всё сидишь в своей конуре?.. А на дворе уже лето. Погода благодать!.. Надо бы вытащить тебя наружу, чтоб ты хоть воздухом свежим подышала, проветрила свои трухлявые кости. А то совсем плесенью покроешься, сидючи тут безвылазно. Вон серая какая, сморщенная. Прям бледная поганка!

И, довольный своей убогой остротой, он весело расхохотался, раскачиваясь из стороны в сторону и потряхивая головой. По его развязной манере держать себя и чуть замедленному, нетвёрдому выговору Денис догадался, что за то недолгое время, что он не видел Валеру, тот успел хлебнуть чего-то горячительного, лишним подтверждением чего стал разнёсшийся вокруг кисловатый запах спиртного.

Далее Валера, по-видимому немного удивлённый чем-то, чуть изменившимся тоном, но по-прежнему с пьяным азартом проговорил:

– Ну, и чего ты глазёнки вылупила, будто привидение увидала? Чё мордочку перекривила? Сына родного, что ль, не узнаёшь уже?

Денис напрягся и крепко, до боли в кулаке, стиснул рукоять ножа. Он понял, что парализованная старуха пытается, насколько это было в её силах, привлечь внимание сына, подать ему знак, дать знать, что в дом проник чужак, что им всем угрожает опасность.

Но, на его счастье, Валера, и без того не слишком сообразительный, а сейчас ещё и поддатый, ничего не понял, счёл странную мимику и слабые телодвижения родительницы чудачествами больной и, пренебрежительно махнув рукой, направился к туалету, бормоча себе под нос: