Михаил Широкий - Солнечный удар

Протяжно, с усилием вздохнув и издав горлом хрипловатый, придушенный звук, похожий на стон, Андрей открыл глаза, чуть приподнял голову с подушки и, видимо, ещё не совсем проснувшись, некоторое время немного ошеломлённо, будто не узнавая окружающей обстановки, оглядывался по сторонам.

Но остатки сна постепенно рассеялись, все расположенные вокруг предметы, хотя и в значительной мере скрадываемые наполнявшим комнату сумраком, были опознаны, и Андрей, окончательно убедившись, что он находится в своей спальне, в своей постели, а всё привидевшееся ему только что – не более чем не слишком приятный сон, – слегка усмехнулся, качнул головой и, опять уронив её на подушку, принялся восстанавливать в памяти своё странное, несколько мрачноватое сновидение.

Ему приснилось, что он купается в реке. Однако он не испытывал при этом тех ощущений, которые обычно переживал во время купания. А это почти всегда были удовольствие, лёгкое, неутомительное напряжение в конечностях и порой какая-то беспричинная, детская радость, прямо-таки восторг, когда тело переполняет непередаваемое ощущение свежести и полноты жизни, когда в нём чувствуется неисчерпаемая, несокрушимая молодая сила, и хочется плыть всё дальше и дальше в сверкающей и переливающейся в солнечных лучах, тёплой, как парное молоко, нежно ласкающей и щекочущей кожу воде.

Но теперь всё было совершенно иначе, совсем не так, как обычно. Всё было с точностью до наоборот, как в кривом зеркале. Небо было низкое, мутное, грязновато-серое, без малейшего просвета и даже намёка на него; берега реки тонули в тусклой, непроницаемой дымке, и непонятно было, далеко они или близко; вода же, в которой он неизвестно как и зачем очутился, была холодной, тёмной, нечистой, как будто стоячей, и к тому же какой-то сгущённой, тягучей, вязкой, точно кисель, так что трудно было в ней двигаться, – каждое движение стоило ему немалых усилий и утомляло его всё больше.

Он ничего не понимал. Ни где он, ни как он тут оказался, ни что ему теперь делать. Он лишь недоумённо озирался вокруг в тщетных попытках различить хоть что-то в медленно клубившемся окрест молочно-белом тумане, плавно перетекавшем и сливавшемся наверху с затянувшем небосвод плотным облачным слоем. И эта неясность и непонимание действовали угнетающе, рождали напряжение, тревогу, смутные опасения.

Однако не это было самое страшное. Нечто действительно пугающее и жуткое ждало его впереди. Он уже довольно долго беспомощно и бесцельно барахтался в тяжёлой, клейкой, до предела затруднявшей и сковывавшей движения воде и начинал выбиваться из сил, как вдруг почувствовал лёгкое холодное прикосновение к своей ноге. Он не придал этому особого значения, решив, что ему показалось. Но вскоре прикосновение повторилось, и на этот раз оно было более продолжительным и явственным, так что нельзя уже было думать, что это обман чувств, что ему просто почудилось.

Он тут же прекратил свои бесполезные, лишь обессиливавшие его телодвижения и почти неподвижно замер на поверхности воды, пытаясь понять, что всё это значит, и с растущим беспокойством ожидая, что будет дальше. У него возникло предположение, что там, в глубине, под плотной, непроглядной толщей густой мутной воды скрывается что-то живое, грозное и враждебное ему, что вот-вот схватит его, ослабшего, беспомощного, неспособного оказать серьёзное сопротивление, а главное, не представляющего, с кем или с чем он имеет дело. Схватит и утащит на дно. В вечную темноту, в холод, в небытие…

И это предположение, к ужасу его, в следующее мгновение становится реальностью. Кто-то невидимый и неведомый, притаившийся в тёмной пучине, уже не касается, а с силой хватает его за ноги и начинает тянуть вниз. Он на несколько секунд с головой уходит под воду, захлёбывается и неистово, с неизвестно откуда взявшейся силой двигает руками и ногами, извивается всем телом, чтобы как можно скорее, пока не стало слишком поздно, пока у него ещё есть силы, вырваться из рук таинственного подводного врага, глотнуть воздуха и попытаться спастись.

И это поначалу удаётся ему: он выдёргивает свои ноги из сжимавших их холодных, скользких, похожих на щупальца рук, всплывает на поверхность, выплёвывает несвежую горьковатую воду, которой успел наглотаться, и жадно, широко открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег, вдыхает воздух. А затем, не медля ни секунды, в лихорадочном темпе двигая конечностями, начинает плыть к берегу, хотя и не видит как следует этого самого берега, затянутого зыбкой туманной пеленой, и не представляет себе, как он далёк и есть ли он вообще.