Михаил Широкий - Куколка

А ещё через мгновение он услышал за своей спиной дикий, душераздирающий крик:

– Братуша-а-а!!! Он здесь! Он Валерку убил! Бля-а-а-дь!.. – пронзительный Лизин вопль сорвался и захлебнулся в слезах.

Денис круто обернулся. На другом конце коридора, на пороге гостиной, стояла бледная как смерть Лиза и, оцепенев от ужаса, с раскрытым в неистовом крике ртом, смотрела расширенными, обезумевшими глазами на представившееся ей жуткое зрелище, продолжая, уже без звука, шевелить побелевшими губами и вытянув вперёд дрожащую руку, словно указывая кому-то на совершившееся.

Этот кто-то не замедлил появиться. Из гостиной, как вихрь, выскочил Толян и, увидев изуродованный, залитый кровью труп брата и его убийцу с ножом в руке, на мгновение замер. Не веря своим глазам, ошеломлённый, точно оглушённый обухом.

Денис не стал медлить. Зная, что в схватке с этим амбалом ему не выстоять и минуты и сейчас у него только один выход – бежать, он, воспользовавшись секундным замешательством хозяев дома, сражённых нежданной гибелью своего брата и подельника, метнул взгляд по сторонам и, поняв, что путь для отступления тоже лишь один – на второй этаж, рванулся с места и бросился к ведшей наверх лестнице, начинавшейся в нескольких шагах от него.

За ним, также мгновенно опомнившись, с протяжным утробным рёвом ринулся Толян, сопровождаемый визгливыми, отрывистыми выкриками бившейся в истерике Лизы:

– Убей его, братуша! Замочи эту падлу!.. Вырви ему сердце! Выгрызи ему глотку! Порви его, как жабу!..

Денис, будто и не было у него слабости, изнурения, потери крови, не взбежал – взлетел по лестнице на второй этаж, сопровождаемый этими рыдающими, захлёбывающимися воплями и зычным рыком гнавшегося за ним Толяна. Оказавшись наверху, метнулся в глубь тёмного коридора и вломился в первую попавшуюся дверь, почти наощупь обнаруженную в кромешной тьме.

Ворвавшись в помещение, он захлопнул за собой дверь и запер её на щеколду, на которую случайно наткнулась его рука. Затем, не медля ни мгновения, кинулся к окну, смутно серевшему напротив среди практически непроглядной темноты. Нужно было прыгать. Только так можно было спастись от Толяна, с бранью и проклятиями нёсшегося за ним и – тут не могло быть никаких сомнений – намеревавшегося осуществить на деле то, к чему, надсаживаясь и заходясь от крика, призывала его вопившая и рыдавшая внизу сестра.

Но быстро открыть окно и выпрыгнуть наружу оказалось не так-то просто: проход к нему загораживал массивный дубовый стол и плотная занавеска. И пока Денис преодолевал эти вроде бы незначительные, но отнявшие у него несколько драгоценных секунд препятствия и дёргал ручку старой деревянной рамы, которая, вероятно оттого, что её давно не открывали, упорно не желала отворяться, снаружи раздался мощный удар в дверь, от которого она содрогнулась и едва не слетела с петель. Не открылась она только благодаря щеколде, жалобно звякнувшей и наполовину выскочившей из пазов. Теперь достаточно было лишь небольшого усилия со стороны входящего, чтобы она окончательно вырвалась и дверь распахнулась перед ним настежь.

Что и произошло через мгновение. На дверь обрушился ещё один сокрушительный удар, щеколда с коротким звоном отскочила и повисла, раскачиваясь туда-сюда, на погнутом гвозде, и дверь отворилась.

На пороге показалась дюжая, крепко сбитая фигура Толяна. Он вошёл в комнату и включил свет. Его обычно холодное, невозмутимое лицо было искажено бешенством. Ноздри раздувались, желваки безостановочно двигались, посинелые губы шептали ругательства и угрозы, почти дословно повторявшие те, что минуту назад выкрикивала объятая горем и яростью Лиза. Он окинул помещение залитым невыразимой, исступлённой ненавистью взглядом и, не увидев того, кого ожидал увидеть, выругался чуть громче.

Комната была совсем небольшая, и мебели в ней было немного. Стол и стул возле окна, справа от него застеленная толстым полосатым покрывалом кровать, слева – старинный платяной шкаф из потемневшего, будто опалённого огнём дерева. Ещё два стула и тумбочка в изножье кровати – вот и вся обстановка. Мест, где спрятаться, не то что мало, их почти не было.

Губы Толяна исказила усмешка. Одновременно свирепая и презрительная. По сдвинутому столу и откинутой и смятой занавеске он определил, что беглец пытался прорваться к окну и открыть его, но это не удалось ему. А времени на то, чтобы разбить два стекла и выпрыгнуть во двор, у него уже не оставалось. И тогда в последнюю остававшуюся в его распоряжении секунду он успел спрятаться. Тем самым продлив свою жизнь только на несколько лишних мгновений.