Амрита Кели - Кайвалья

Открыв глаза, Иша увидела, что лежит на жесткой постели в своем номере. Рядом лежала О.:

– Иша, дорогая, я рада, что ты очнулась. Ты потеряла сознание, и мне пришлось позвонить Диме. Он помог донести тебя до твоего номера. А я решила остаться рядом и подождать, когда ты придешь в себя. С тобой все в порядке? – в голосе О. сквозило искреннее беспокойство, и она внимательно смотрела на Ишу, пытаясь понять, действительно ли с ней все хорошо.

– Пожалуй, да, – Ише была приятна эта забота, – но теперь я просто хочу поспать. Если можешь, оставайся, я буду рада. Завтра я поеду в Варанаси.

Услышав это, О. улыбнулась.

С трудом доплелась она до прозрачной реки, возле которой на сером влажном песке, прикрыв глаза, сидел Дед. Он пел очистительные мантры, и это немного успокаивало ментальную дрожь, которую испытывал ее ум. Хара никогда не могла и подумать, что без физического тела так трудно. Раньше она несколько раз выскальзывала из тела в медитации, но тонкая серебряная ниточка, которая связывала тонкую и грубую материю, никогда не разрывалась. Ее знобило, трясло от любого дуновения ветра, она чувствовала себя так, словно с нее сняли кожу, обнажив все нервы. Ее терзали голод и жажда, но сколько она не пыталась прикоснуться к воде или пище – ничего не получалось, ее руки просто проскальзывали сквозь предметы.

Но при этом она словно превратилась в один большой нерв и, казалось, что любое дуновение ветра приносит боль.

– Почему мне так плохо? – спросила она Деда. – У меня же нет тела, почему я чувствую себя так, словно меня пытают?

Он ответил не сразу, сначала допел мантры, а потом, приоткрыв глаза, посмотрел на нее:

– Твое тонкое тело, состоящее из ума, разума и чувств, ощущает эту боль. Это такое наказание, Хара. Я стараюсь сделать для тебя все что можно. Вот уже семь дней я подношу освященную пищу, и благодаря этому Псы ушли. И тебе становится немного полегче, так ведь?

Хара ничего не ответила, только слегка кивнула. До этого разговора она не знала, сколько прошло времени с тех пор, как ее маленькое тело сгорело дотла в большом костре вместе с телом отца, но ей казалось, что она уже целую вечность бродит по земле в разрывающей на части тоске.

И сейчас ей очень хотелось увидеть его.

– Я думаю, завтра ты сможешь получить новое тело, – услышала она голос Деда как будто издалека. Все вокруг померкло.

Это так, словно танцуешь на раскаленных углях, кожа на твоих стопах цела, но ты чувствуешь нестерпимо сильный жар, который постепенно, медлительным, но сильным солнцем, накаляющим металлическую крышу летом, поднимается все выше и выше, входит в ткани, опутывает вены, кипятит кровь и ползет-вползает-разрывает. Теперь угли танцуют внутри тебя, и кажется, там больше ничего нет, кроме бушующего огня и кричащих ожогов, но резко, когда ты уже почти не дышишь, в тело входит ледяной ад и режет, колет так, что ты снова чувствуешь каждый орган, каждый миллиметр агонизирующей плоти. Тебе кажется, ты кричишь, но вместо крика из непригодного больше тела выходит жизненная сила, заключенная в тонкую оболочку вместе с умом, разумом и эго, которую не могут видеть твои безутешные близкие.

Теперь летишь, вверх или вниз, непонятно, но очень быстро и все видишь во все стороны, нет больше нелепого ограничения глаз, и это новое необычное впечатление от полета потихоньку вытесняет память о столь дорогом недавно теле. Вокруг темно, но свет кротко вспыхивает как ангельское откровение. Ты вдруг еще раз видишь лицо, очень ярко, до каждой клеточки, даже при жизни ты не знал так хорошо этого лица. Так одиноко и страшно тебе или ей, ты даже не можешь осознать это, потому что все слилось в моменте, но нет, теперь различаешь, что это она плачет и кричит сейчас подбитой птицей, и еще мгновение нужно, чтобы когда-то милое лицо, которое радовало, вдохновляло, влюбляло в себя, растворилось навсегда. Вспышка, другая, свет искрится и льется, пульсирует, живет, вонзается со всех сторон. Но подожди немного. Скоро станет очень тихо, очень темно, очень-очень. Наверное, все теперь закончилось. Памяти больше нет, мыслей больше нет, сознания больше нет…

Тесно. Влажно, вокруг темно, нет, вот темно-красное, мягкое, приглушенные звуки булькают, бабахают, грохочат. Руки, небольшие ручки, недоразвитые еще, тыкаешь ими вокруг в жидкость, как беспомощный космонавт, и попадаешь в мягкое, бьешь ножкой, и мягкое пружинит обратно, встречает с той стороны что-то твердое, и звук грохочет, падает словно гора, ты еще не привык, чуть позже он будет литься плавнее, и можно будет даже различить слова, которые обращены к тебе…