Владимир Демичев - Хранитель детских и собачьих душ

Он обнюхивал землю, он слушал, он смотрел в ночь; и ночь так же настороженно глядела ему в глаза, еще не признавая в нем своего , но уже успокаиваясь, сливаясь звуками с его частым дыханием и тяжелыми шагами. Он было попытался поймать нечто, скользнувшее юркой тенью мимо; не поймал; шумно вздохнул, с досадой ударив рукой по земле. Обострившийся нюх открывал перед ним все новые тайны, набор запахов, образующих простое дуновение ветра, преображался в разнообразные волнующие метки, неясные, но многообещающие. Там и тут, там и здесь, нос его совершал порывистые движения, подхватывая малейшие обонятельные намеки. Ах, как ново! Как упоительно!

Внезапно счастливый хоровод запахов был прерван густой, тяжелой вонью: похоже, где-то рядом лежало мертвое животное. Робко приблизившись, Добсон ткнул лапой бесформенную кучу и застыл в страхе: из глубины черных жирных складок, из затекших кровью расселин и ошметков на него уставился глаз, желтый, отчаянно голый кругляш в патоке лунного света. Добсон заворчал, как дворняжка на незнакомый предмет. В ответ куча зловонного мяса зашевелилась и сделала движение по направлению к нему.

Захлебнувшись визгом, дворняжка-Добсон кинулся к камышам, в грязь, прочь, не разбирая пути, не обращая внимания ни на что, кроме страха, охватившего все его существо.

Груда скверной, вялой плоти попыталась приподняться – нечто аморфное, тестообразное, нечеткое, как пролившееся чернильное пятно, сделало шаг, другой, бугрясь и перекатываясь раздавленной гусеницей, и поплелось вослед за беглецом.

Красная повязка – когда-то красная – теперь бурая, вымазанная тиной, – все еще навязана была у предплечья той, что раньше звалась Вивианой. Красная тряпица, грубо сшивающая жизнь со смертью, не отпускала чудовище в небытие. Даже теперь, преображенный дикой сечей, этот фарш двигался и жаждал разрушения – безмозглая медуза, дурной сон, нелепая сказка.

Добсон кричал, плескаясь в густых травах. Чудовище не издавало других звуков, кроме глухого шума приминаемых тяжелой массой стеблей.

К утру подоспели негры из поместья Блэквиллов и сборная команда добровольцев из других поместий, привлеченные кто сочувствием, кто – жаждой награды за поимку преступника. Мертвый старик и смятая трава в следах недавней бойни мало что смогли сказать пришельцам. Ниже по течению нашли Эдгара Блэквилла, вытащили из воды. Бедняга был жив, но, находясь в состоянии шока, никого не узнавал, не способен был отвечать ни на какие вопросы. Его немедленно доставили домой.

Дальнейшие поиски так и не увенчались успехом. Ребенок пропал навсегда. Эдгар вследствие пережитого страдал слабоумием, и дом вела его дочь, так как Мамашу Блэквилл вскорости хватил удар. Исчезновение Ребекки осталось не то чтобы незамеченным – просто никто не обратил на это внимания в такой-то кутерьме. Да и кому она, сирота, нужна была после смерти бабушки-то? Потерю своего жениха Мэригольд перенесла мужественно. Одевшись в траур после смерти бабушки, она так и продолжала носить его день за днем, месяц за месяцем, горюя то ли обо всех несчастных потерях своей семьи, то ли о собственной пропащей судьбе. А вскоре началась война, и все мужчины отправились на защиту Юга. Вернулись немногие.

Вконец разоренное мошенником Сторнером поместье Блэквиллов ушло с молотка и было порезано на земельные участки.

Старый дом опустел. В засушливую осень деревянный лабиринт вспыхнул, сгорел, как спичка. Дряхлая полуслепая Гертруда какое-то время таскалась за своей молодой хозяйкой, не из любви, а потому, что некуда было ей податься. Мэригольд, раздраженная назойливостью беспомощной старухи и вечным безденежьем, однажды утром съехала с наемной квартиры, отбыв в неизвестном направлении, оставила ее одну.

Что же до Ребекки – темна ее судьба! Рыбаки поговаривали, что некая знахарка поселилась между рукавами Миссисипи и Биг-Блэк-Ривер, в излучине. Другие же говорят, что видели молодую чернокожую девушку в районе озера Гранд-Лэйк, откуда рукой подать до побережья Мексиканского залива. И те и другие утверждают, что в помощниках знахарки ходит белый мальчуган, красивый и старательный, но умственно отсталый. Несомненно, это один из сирот военного времени, подобранный доброй девушкой. Его голубые глаза смотрят на мир по-детски, но с долей укоризны, а на шее, свисая на лохмотья грязного рубища, на шнурке болтается высохший человеческий палец с длинным желтым ногтем.