Сергей Смирнов-Кислород: В небо на сломанных крыльях. Как мы на костылях и каталках спасали Вселенную

И вот первый «улов»! Подружка назвала её по имени – Аня! Как же я обрадовался!

И вдруг страшная клешня ухватила меня за плечо! Я вздрогнул так, что книжка с колен отлетела в сторону. То был какой-то из томов собрания Майн Рида, взятый в библиотеке…

– Чегой-то ты сегодня пугливый такой, Андрюха? – раздался надо мной басок моего лучшего друга.

«Есть от чего!» – хотел было сказать я, но, потянувшись за книгой, ответил по-другому:

– Да ты, Серёг, всегда подкрадываешься тихо, как этот… цапаешь, как тираннозавр.

Замечу, это ныне динозавры в моде и все сызмала всё про них знают, а тогда, так сказать, прямо изыск эрудиции! Грешен был, да…

И тут я понял, чего ждал больше всего, – именно появления Серёги (замечу, мобильников тоже никаких ещё не было и в помине)… чтобы поделиться с ним своим бредом – уж он бы всё объяснил и успокоил бы!

Серёга, как всегда, сначала грохнул своими стариковскими тростями, пристраивая их к скамейке, а потом громыхнул по скамейке собою, резко садясь на неё. Точнее – громыхнул своими «аппаратами».

Мой лучший друг Серёга Лучин в младенчестве переболел полиомиелитом. Обе ноги с атрофированными мышцами были у него как тростиночки и, чтобы хоть как-то ходить (объясняю для тех, кто не в курсе), нужно было укреплять их специальными конструкциями, которые мы все называли в обиходе «аппаратами» или «станками». Ноги помещались в кожаные футляры, снабжённые с внешней стороны мощным металлическим каркасом с суставами, – получался «экзоскелет». Но даже в таких «аппаратах» ноги в брюках выглядели очень худыми.

Зато выше пояса Серёга был красавцем во всех отношениях. Мышцы как жгуты. Широкие плечи. Руки силы неимоверной. Никаким каратэ не занимаясь, он мог ударом кулака – причём костяшками пальцев – расщепить доску. Руки он тренировал на удар любого вида… В нашем дворе долгое время стоял доминошный стол с «выгрызенным» куском – следом спора Серёги с какими-то мужиками, которые после этого больше никогда не обзывали его «инвалидом». Его рукопожатие могло быть смертоносным – сам видел. Серёга был очень силён. Всегда, когда вижу на старых фотографиях обнажённый торс Брюса Ли и его руки, вспоминаю Серёгу: поверьте, картинка мышечного рисунка – один в один! И да, костыли он не признавал – только трости, на которые опирался с отработанным изяществом. «Если драться, то костылями неудобно», – говорил он. Как Серёга дрался на улице – отдельная песня.

Добавьте великолепную сияющую улыбку, абсолютно уверенный взгляд тёмных глаз, «рубленое» очень взрослое лицо, высокий лоб, крупные кудряшки темно-каштановых волос. И потрясающую жизнерадостность, которой Серёга лучился всегда… Недаром его фамилия – Лучин!.. Притом что к тому дню он уже перенес двенадцать (да-да, двенадцать!) тяжёлых операций и основную часть жизни провёл в больницах. «Корчишься ночью после операции от боли и слушаешь, как другие кругом орут, – вот что учит жить по-настоящему!» – навсегда, ныне и присно и во веки веков запомню эти слова пятнадцатилетнего паренька, который познал, что есть Жизнь…

Мы и подружились, в общем-то, на почве наших дефектов. А учились в параллельных классах, я – в А, он – в Б. И вот какое совпадение: здесь, в Санатории, мы по стечению судеб уже третий раз оказывались тоже как бы в «параллелях»: я – в Первом, он – во Втором отделении.

В Санатории Серёга любил щеголять в больших, почти квадратных пластиковых тёмных очках. Были такие модны в то время. В очках он выглядел круто… Вот и в этот раз он сдвинул их наверх, на свои плотные кудряшки, и говорит:

– Я ещё издали увидел, как ты на неё зыришь…

И сделал паузу.

Я затаил дыхание. От Серёгиной проницательности не скроешься.

– Что? Нравится? – растянулся в загадочной улыбке Серёга.

– А чё? Разве некрасивая? – уклончиво и, невольно понизив голос, раскололся я перед другом.

– А я спорю?… – Серёга стал уверенно смотреть на Аню, не боясь её ответного взора… и вдруг проронил как бы в сторону: – Это моя добыча.

Тысяча… нет, миллион ос… даже шершней вонзили свои жала в моё сердце! Никогда такого со мной не бывало!

– А как же Вера? – просипел я в полубессознательном состоянии.

Серёга был почти на год старше меня. И здесь, в Санатории, он уже вышел за пределы «возрастного лимита», но, в отличие от меня, лежавшего здесь отдельными заездами, он был тут с весны, и пятнадцать ему исполнилось как раз в Санатории… Да и, помню, для некоторых ребят, продолжавших лечение, делались исключения по возрасту. То есть я хочу сказать, что Серёга был моим старшим другом, он был взрослее меня. И вообще, взрослее своих сверстников! Он был уже взрослым! И жутко нравился девчонкам. И к тому дню, по его словам, уже имел «серьёзные отношения» с девчонкой из старшего класса, Верой Козенковой… Он доверительно рассказывал мне о своих первых поцелуях – это был фантастически целомудренный рассказ! Таких сейчас, наверно, не услышишь.