Клэр Норт - Совершенство

Он покачал головой.

– Преподаю математику в средней школе. Сюда жениться приехал. Я за двадцать минут просадил пятьсот долларов и твердо сказал себе, что хватит. Потом заметил вас и подумал… так вы считаете?

– Законом это не запрещено.

– Законом нет. Надеюсь, вы не находите меня слишком прямолинейным?..

Он уже наполовину отвернулся. Я схватила его за руку и снова притянула к себе. Если он уйдет, то все забудет.

– Нет, – ответила я. – Нет. Оставайтесь. Посмотрите.

Уже позже, в лифте, он провел ладонью по моей руке, и на мгновение показалось, что он вот-вот меня поцелует, но он быстро отвел взгляд. Я взяла его за руку, и когда мы оказались у меня в номере, он спросил:

– Господи, как тебе удалось снять такое классное местечко?

– Поставила большие деньги на фишку в казино. Здесь любят постоянно держать рыбок на крючке.

– Но ты же выигрываешь, – удивился он. – Они, конечно же, видят, что ты выигрываешь, так?

Когда он отправился в ванную, я стояла под дверью и распевала:

– Когда я танцую, все зовут меня Макарена! Все хотят меня, но не добьются, так что все сбегаются танцевать рядом со мной!

Звук моего голоса сохранял у него свежие воспоминания обо мне, и когда он вышел, то рассмеялся и сказал:

– Ты не похожа ни на кого из тех, кого я встречал раньше.

Он немного занервничал, когда я потащила его на кровать, но потом нервозность сменилась нежностью. Позже, когда казалось, что он вот-вот заснет, я принялась говорить, и он не спал, смущенно моргая глазами куда-то в пустоту, а я все болтала, понимая, что не могу остановиться, что слова не перестанут литься, пока, наконец, в половине пятого утра я все еще говорила, а он уже крепко спал.

Я нашла одеяло и укрыла его.

Я натянула кроссовки и оделась, потом вышла на улицу и побежала мимо закрытых ставнями витрин ресторанов по гонимому ветерком мусору под ослепительно горевшими фонарями по широким бульварам, где вновь начинали расти молоденькие деревца, а когда вернулась, в номере его не было. Наверное, он проснулся, ничего не помня. Я приняла душ и лежала на кровати, хранившей его запах, и не спала до самого рассвета.

Следующим вечером я наблюдала за ним, сидевшим за столом для игры в блэк-джек и пытавшимся считать карты. У него, наверное, сохранились в памяти какие-то базовые элементы того, что я наговорила, хотя сама я и исчезла. Я заметила поразительную надежду в его помыслах – нет, нечто большее: я заметила спасение и некую одухотворенность.

Когда он проиграл, я села рядом с ним и сказала:

– Привет. Я следила за твоей игрой. Тебе нужно попробовать что-то другое.

– Кто вы? – спросил он.

– В свое время преподавала математику в средней школе.

– Ой – я тем же самым занимаюсь.

– Сюда замуж выходить приехала.

– А я жениться!

– Вот это совпадение, – с улыбкой заключила я.

Тем вечером мы отправились к нему в номер, и, лежа в моих объятиях, он произнес:

– Господи, обычно я так не делаю, я не из таких.

И заснул через несколько минут. Я выскользнула из его номера несколько часов спустя, чтобы он не испугался при виде незнакомой женщины в своей постели, когда проснется.

Как-то раз Байрон взглянула на меня и сказала, когда мы неспешно завтракали в зале, расписанном изображениями воинственных индейцев, гордых ковбоев и забитых бизонов:

– Вчера, шагая в гору, я поймала себя на том, что останавливаюсь и внимательно рассматриваю каждую встречающуюся мне женщину. – Я пожала плечами и ничего не ответила. – Это так сбивает с толку, когда не веришь собственной памяти, – задумчиво произнесла она, глядя на приборы, лежащие на краю ее почти нетронутой тарелки. – Это… это больше, чем сбивает с толку.

Я снова пожала плечами и откусила кусочек тоста.

Она смотрела на меня поверх остывавшего кофе. На стенах погибали американские аборигены, и скелеты бизонов устилали пыльные поля. Мысли, чтобы заполнить молчание: в пятнадцатом веке поголовье бизонов в Америке исчислялось примерно в шестьдесят миллионов, к 1890 году их число сократилось до семисот пятидесяти.

– Вы просто невероятная, – наконец выдохнула Байрон. Я взглянула на нее и увидела, что глаза у нее горят.

– Вы уже несколько раз это повторяли.

– Правда?

– Да.

– Это… еще и тревожит. Тревожит в том смысле, что ваша особенность не только не дает мне запомнить вас, но и не позволяет запомнить наше общение. Будь это только в одной части уравнения, я бы с этим почти смирилась, но в обеих… Может, нужно обследовать и мой мозг? Посмотреть, изменилась ли какая-нибудь часть меня от вашего присутствия? Возможно… повредилась. Вы проводили с кем-нибудь много времени? Вам представлялся случай понаблюдать за последствиями?