Дмитрий Тагунов - На пороге [Сборник]

Гело!

Вот он, ящик!

Бросив топор, Ник принялся шарить в ящике в поисках шприца с транквилизатором. Вот. Вот он! Сейчас! Сбросить пальто, закатать рукав. Боль. Стиснув зубы, Ник ввёл себе препарат. И тут же расслабленно упал, стукнувшись головой о комод и выпустив из руки опустевший шприц.

Боль постепенно гасла.

Гулко проносились машины по дорогам. Лаяла где-то собака. Таяли под крышей сосульки.

Каплями падали пятёрки.

Пять… пять… пять…

Розовые пятна пошли перед глазами. И страшная фигура чёрного человека, нависшая над проваливающимся в беспамятство, убийцей постепенно исчезала.

Но он ещё вернётся. Обязательно вернётся. И тогда берегись!..

Гело…

Сашка проснулся, долго валялся на шёлковых простынях, нежился в тёплой кровати. Затем заставил себя встать и направился умываться. Его друг, Пашка, уже давно оделся и теперь смотрел телевизор в соседней комнате.

Друг. Или, может, больше, чем друг?..

Папа этого не понимал и никогда не поймёт. Ну какая, на самом деле, разница между мужчиной и женщиной? Ну люди же все! Любовь безгранична, а папа видит во всём этом только порочное начало. Но ведь не от похоти возникают истинные светлые чувства!

Два берега. Сын и отец. Два разных мира, между которыми упали почти все мосты. Призрачная связь неуклонно таяла между двумя родными людьми, но что между ними, на самом деле, общего, кроме этого генетического родства?

Непонимание, обидное и безжалостное, царило в их доме, и возвращаться с этот дом не хотелось.

Остаться у Пашки? А папа же просил хлеба купить, ему уже тяжело двигаться. Что решить? К чему прийти?

Порой Сашка начинал вести мысленный диалог с отцом, но редко когда у него возникало ощущение, что такой диалог мог бы состояться в реальности.

«В кого ж ты такой уродился?» — негодовал Степан Макарович.

«Почему ты опять злишься? Что не так?»

«Почему? Ты ещё спрашиваешь?! Губошлёп, ты же с мужиками спишь! Это же извращение! Мерзость! Ну как ты не поймёшь? Да с тобой бы при советской власти знаешь что сделали?..»

«Времена меняются. Надо идти дальше» — не сдавался Саша.

«Дальше? А что дальше? Какое у тебя будущее?»

«Будущее будет таким, каким я захочу».

«Ну-ну. А чего я хочу, тебя не интересует?»

«И чего же?»

«Наследника хочу. Внука. Чтобы ты девушку нашёл нормальную, семью создал…»

«Наследника соорудить — дело нехитрое».

«Не скажи. Тебе не понять».

«Возможно» — вздохнул Саша.

«Вот когда сам испытаешь, каково это держать на руках сына, кровинушку свою, маленького, беззащитного. У которого вся жизнь впереди. Которого надо учить, защищать. Вот тогда, может быть, ты поймёшь…»

«Возможно» — с грустью повторил сын, обрывая свою фантазию. Он не хотел врать папе, даже в мыслях. Как-то, когда он был ещё совсем маленьким, отец попросил его никогда не врать. И ребёнок со слезами на глазах клялся, что никогда не будет. В голосе у обоих нерв был, боль, сочувствие. Папа протянул ему руку, и Саша пожал её.

Словно мостик между берегами.

Когда в Питере были в последний раз, Сашка наблюдал, как разводятся мосты. Две раскрытые ладошки над широкой гладью медленной реки.

…Вот точно так же мосты и расходились между двумя мирами, а между ними сонно текла река безнадёжности.

Забывались прожитые годы. Исчезали в пустоте приятные и неприятные моменты жизни.

В детстве Саша собирал жуков, бабочек, стрекоз. Папа однажды заглянул в комнату, помялся, протянул что-то раздавленное на бумажке.

— Я тебе тут букашку убил, — сказал он юному энтомологу. Букашка — обычный паучок. Но сын бережно хранил восьминогий трупик.

И потом, когда вызвали отца в школу, он ругался с учителями и завучем, доказывая, что его сын самый лучший, что все они просто ничтожества рядом с Сашкой…

И потом, уже в институте, Степан Макарович бегал, договаривался, пытался за счёт своей популярности хоть как-то повлиять на преподавателей, чтобы простили прогулы сына.

И потом…

И потом…

Много чего было. А что осталось сейчас?

— Саш!

— А? — Сашка вышел из ванной, вытирая голову полотенцем. Пашка стоял посреди коридора, указывая рукой на телевизор и отчего-то казавшийся взволнованным.

— Только что передали. Сказали, Вадима Васнецова освободили. Ты вроде говорил, что он… Саш? Саш! Ты куда?..

В сознании билось одно только слово:

« Папа! »

Степан Макарович возвращался домой. Ну естественно, Сашка за хлебом не сходил. И даже дома не появлялся со вчерашнего утра, паршивец. Пришлось идти за хлебом самому. Попутно купил сигареты. И, просто на пробу, эти странные «Ламни». Действительно дёшево, да и скидка опять же. Время собирать «Ламни», это уж точно, не поспоришь…