Стивен Эриксон - Сады Луны

Герром стоял в полутора лигах от моря по Старому каннскому тракту, ещё доимперских времён, которым редко пользовались с тех пор, как построили высокую Имперскую дорогу вдоль берега. Теперь по тракту ходили в основном пешком — местные крестьяне и рыбаки со своим товаром. Только разорванные тюки с одеждой, треснувшие корзины да растоптанные овощи — вот и все свидетельства их недавнего присутствия. Хромой мул, последний страж мусора на этом пути исхода, бездумно стоял по бабки в рисовом поле. Животное бросило вслед Парану единственный безнадёжный взгляд. Было похоже, что мусор лежал здесь не дольше дня, фрукты и зелень только-только начали гнить на послеполуденной жаре.

Пустив коня медленным шагом, Паран смотрел, как в пыльном мареве проступают первые дома торгового городка. Между ветхими кирпичными постройками не было ни движения; всадника не облаивали собаки, только брошенная тачка одиноко кренилась на единственном колесе. Вокруг царила мрачная тишина, воздух был неподвижен, не пели птицы. Паран чуть выдвинул меч из ножен.

Рядом с первыми домами он остановил коня. Бегство было быстрым и паническим. Но он не видел ни трупов, ни признаков насилия, несмотря на спешку, с которой жители покинули город. Паран глубоко вздохнул, а потом направил лошадь вперёд. Главная — и по сути единственная — улица городка вела к т-образному перекрёстку у единственного двухэтажного здания Имперской управы. Окованные жестью ставни были закрыты, тяжёлая дверь — заперта. Приближаясь, Паран не сводил глаз с управы.

Перед зданием он спешился, привязал кобылу к коновязи и оглянулся на улицу позади. Никакого движения. Обнажив клинок, Паран шагнул к двери управы.

Он остановился, услышав низкий звук изнутри, слишком тихий, чтобы его можно было уловить раньше, — жидкое бормотание, от которого у него волосы поднялись дыбом на загривке. Паран просунул в щель меч и задвинул остриё под щеколду. Он поднимал железную ручку вверх, пока та не свалилась с крюка, а потом распахнул дверь.

В сумраке внутри прошла волна движения, хлопанье и тихое гудение воздуха донесло до Парана сильный запах гниющей плоти. Во рту пересохло, и тяжело дыша, он стал ждать, пока глаза привыкнут к темноте.

Он смотрел в прихожую управы, и та была наполнена движением, жутковатым гудением голосов. В комнате было множество чёрных голубей, которые с ледяным спокойствием продолжали ворковать. На полу лежали облачённые в форму тела — среди помёта и покачивающегося чёрного покрова. Запах пота и смерти висел в воздухе — густой, как дым.

Он шагнул внутрь. Голуби зашуршали, но в остальном не обратили на него внимания. Ни один не двинулся к открытой двери.

Из тени на него смотрели распухшие лица с безжизненными глазами; лица были синими, будто все они задохнулись. Паран посмотрел на одного из солдат.

— Кажется, теперь носить такую форму — опасно для здоровья, — пробормотал он.

«И чёрные птицы словно служат по мертвецам шутовскую заупокойную молитву. Кажется, такой мрачный юмор мне больше не по душе». Он встряхнулся и прошёлся по комнате. Голуби с квохтаньем расступались перед его сапогами. Дверь в кабинет капитана была раскрыта нараспашку. Через щели в ставнях сочился слабый свет. Паран вложил меч в ножны и вошёл в кабинет. Капитан по-прежнему сидел на своём месте, его лицо распухло и окрасилось всеми оттенками синего, зелёного и серого.

Паран смахнул влажные перья со стола и просмотрел свитки. Листы папируса рассыпались от его касания, оставляя между пальцев маслянистую труху.

«Тщательно же они уничтожили все следы».

Паран развернулся, быстро прошёл через прихожую и оказался на тёплом свету. Он закрыл за собой дверь в управу, как, несомненно, прежде сделали жители городка.

Мало кто решился бы иметь дело с тёмной кляксой колдовства. Можно ведь и запачкаться.

Паран отвязал кобылу, забрался в седло и поскакал прочь из покинутого городка. Не оглядываясь.

Солнце тяжёлым, распухшим шаром зависло среди багровых туч на горизонте. У Парана слипались глаза. День выдался долгим. «Жуткий день». Земли вокруг, совсем недавно знакомые и безопасные, стали чем-то другим, взбаламученным тёмными потоками колдовства. Проводить ночь под открытым небом совсем не хотелось.

Его лошадь тяжело ступала, низко опустив голову, а сумерки медленно сгущались. Парана сковали цепи усталых мыслей, он пытался разобраться со всем, что произошло с утра.