Сесилия Дарт-Торнтон - Заклятие немоты

«А если это и впрямь тупик? — шепнул голосок в голове девушки. — Вот было бы кстати!»

Коридор плавно поднимался; это немного обнадеживало. Скоро стены раздались в стороны, потолок ушел вверх, и путники смогли встать на ноги. При тусклом свете грибов Имриен увидела, что повязки товарища насквозь пропитались кровью, пока он полз по острым камням, опираясь на обожженные руки.

Девушку восхитила стойкость духа этого человека. Прислонившись к стене, эрт позволил Имриен поднести к его губам почти опустевший бурдюк, но твердо отказался остановиться на привал. Друзья разделили последние капли воды и побрели дальше.

Послышался знакомый стук. У девушки отлегло от сердца: теперь она точно знала, что их дорога верна. Диармид с трудом наступал на поврежденную лодыжку. Друзья все чаще делали короткие передышки, однако же покрыли поразительно большое расстояние, прежде чем наткнулись на ручеек. Чистая пресная вода текла из стены, весело журчала в глубокой канавке и убегала в какую-то щель между камнями. Исполнившись невыразимой благодарностью судьбе за этот подарок, друзья напились вдоволь и набрали целый бурдюк про запас.

— Расстегни мою рубашку, — попросил эрт. — Пожалуйста. Здесь так душно.

Имриен пробирал холод, но мужчина весь пылал. Девушка бережно помогла ему освободиться от мундира, стараясь не задевать израненные руки, затем смочила холодной водой его голову. Ярко-рыжие волосы у корней заметно отросли.

— Какая ты добрая… — прошептал Диармид. Его пустые глаза лихорадочно блестели.

Имриен накинула на себя куртку товарища, и петушок с удовольствием пристроился на эполете. Эрт немного освежился и, хотя никакого облегчения не испытал, упрямо поковылял вперед.

Наверху, должно быть, занимался поздний вечер; последние лучи солнца чертили золотые дорожки на полях, и грачи возвращались в свои гнезда. Хотя можно ли здесь, под землей, угадать ход небесных светил?

Постукивание сделалось отчетливым и разнообразным. Прежде бесформенные стены теперь походили на пчелиные соты: так изрезали их выемки и полости. Надежда осветила душу Имриен: совсем рядом, внизу работают рудокопы! Но как подать им знак? Сама она бессловесна, а эрт с трудом ворочает языком. Рабочий шум доносился отовсюду: скрип колес, стук молотков, дребезжание лебедок, громкие приказы, приглушенные голоса, смех… Путники ускорили шаг. Даже Диармида, казалось, приободрила близость человеческой помощи. Еще какая-то сотня ярдов… и смертных постигло крушение надежд.

Одна из боковых пещер освещалась дюжинами крохотных фонариков. Отвратительные карлики — пародии на людей-рудокопов, сновали туда-сюда с лопатами, ломами и кирками на плечах. Одни существа толкали тележки, другие тащили на жердях ведра — и все это с самым довольным видом. Увидав смертных, какой-то мнимый рудокоп застыл на месте и вытаращился на них.

— По-моему, они явные, — выдохнул с присвистом Диармид. Эрт сосредоточил взгляд на карлике и постарался не моргать. — Вы… можете… показать нам путь наверх?

— О-о-о, что у вас за спиной?! — заверещало существо, округлив глаза.

Изможденные люди клюнули на эту удочку и отвернулись. Всего на миг. Этого оказалось достаточно: все твари, как одна, исчезли. Лишь разбросанные инструменты остались на полу, да в воздухе повисло эхо визга и злорадного хихиканья.

Разочарованные смертные побрели прочь. Явные тут же вернулись на свои места и продолжали суматошно хлопотать, как ни в чем не бывало. Возвращаться не имело смысла: карликов уже не застать врасплох, они обратятся в прах и пыль прежде, чем смертные протянут к ним руку, наберут в грудь воздуха или хотя бы моргнут.

Как странно, размышляла Имриен. Этот народец с виду усерден, так занят работой, а ведь следов его промысла не видно. Девушка не заметила в ведрах ни кусочка руды, тележки тоже были пусты, и как бы существа ни размахивали лопатами, никто из них по-настоящему не копал. Так, значит, это не труд, а всего лишь бесцельное представление.

Голова у девушки разболелась. Путники решили, что пора на покой. Забравшись в одну из боковых пещер вдали от пустопорожних игр мнимых работяг, они прилегли и тотчас заснули. Сперва девушка хотела стеречь израненного товарища, но и ее сломил неодолимый сон. Петушок с подпаленными крыльями чутко дремал, полуоткрыв один глаз.

И еще один рассвет встал над землей. Здесь же, где время застоялось, как в болоте, не изменилось ничего. Песня петушка, на сей раз более сиплая и невнятная, не вызвала никакого ответа под сводами этих пещер: крепи держали на славу.