Виктория Авеярд - Разрушенный трон [litres]

Бинт искать бессмысленно. Рен Сконос умеет отращивать кисти рук. Она без проблем залатает крошечный порез. Ему просто нужно чем-то заняться, отвлечься, когда мы не обмениваемся ударами.

– Ты считаешь, что отец хотел, чтобы мы правили вместе. – Я стараюсь говорить так же спокойно, как и он. Жизнь при дворе дает свои плоды. Даже Толли бы не понял, что я начинаю думать об упущенных возможностях, которые могли бы появиться, если бы наше будущее сложилось по-другому. Мы могли бы править вместе с братом, а Элейн бы стала нашей королевой. Мы могли бы не подчиняться никому и ничему. Когда пришло бы время – и нашим родителям. Я могла бы жить так, как хотела, во всем великолепии и стиле, для которых была рождена.

Но нет, это не может быть правдой. Птолемус всегда был наследником, а я всегда была пешкой, которую родители были готовы продать, чтобы заполучить еще один дюйм власти. Это бессмысленно – думать о гнилом будущем, которое никогда не наступит.

– Даже в таком случае – кто знает, – вздыхает Толли. Его глаза фокусируются на аптечке, он все еще погружен в поиски. Я насчитываю не менее трех бинтов, но он не обращает на них внимания. – Война бы рано или поздно пришла к нам.

– Она все еще идет. – Неожиданно меня накрывает чувство страха. Он никогда меня не отпускает – и обычно ничего не стоит, – но сейчас я не могу его игнорировать. Несмотря на то, что я вся вымокла от пота после тренировки, внутри меня все холодеет. Я все еще слишком хорошо помню Битву за Археон. И хотя у нас получилось отбросить Озёрных, победа Алой гвардии едва ли положила конец борьбе, все еще продолжающейся в Норте.

«Скоро она будет здесь».

Рейдеры на границе становятся все смелее, их нападения все чаще происходят на равнине. Пока ничего не происходит, но это только вопрос времени, когда они попробуют подняться на вершины гор.

Птолемус, кажется, читает мои мысли.

– Элейн упоминала, что ты подумаешь пойти в патруль.

– Мне хорошо это дается, – пожимаю плечами я, отбрасывая грязное полотенце. – Так ведь люди выбирают работу? Находят что-то, в чем они хороши, и получают за это деньги.

– Полагаю, должность профессионального метателя оскорблений уже занята.

– Нет, они придерживают место для Бэрроу – и отдадут его ей, когда ей надоест любоваться горами, и она вернется сюда.

При этой мысли я начинаю смеяться. Мэра Бэрроу, которая приветствует каждого, кто прибывает в Монфор, резким замечанием или остроумной фразой. Безусловно, это было бы великолепно. Птолемус смеется вместе со мной, но его смех очевидно натянутый. Ему не нравится, когда я говорю о Мэре или о семье Бэрроу. В конце концов, он убил одного из них, и ни одна епитимья этого не искупит. Даже если бы Птолемус Самос стал самым стойким борцом за равенство Красных, даже если бы он спас целую лодку новорожденных Красных младенцев, это все равно не уравновесило бы чашу весов.

Должна признаться, они все еще меня беспокоят. Бэрроу и генерал Фарли. Мы должны им жизнь, и хотя Мэра обещала не требовать возвращения этого долга, мне интересно, могут ли другие однажды попытаться его вернуть.

«Не то чтобы они могли что-то сделать. Птолемус такой же солдат, как и все мы».

И он определенно похож на солдата в своей тренировочной форме. Ему доспехи и оружие идут больше короны и нарядов. Такая жизнь ему подходит. Я надеюсь.

– А что ты? – спрашиваю я.

Он быстро отвлекается от аптечки, радуясь смене темы. После отречения мы с ним будем в одной лодке. У премьер-министра и его правительства нет причин кормить и содержать нас, если мы больше не являемся высокопоставленными лицами.

– Я не возражаю против патрулирования, – говорит он. Мое сердце подпрыгивает от перспективы служить рядом с ним, но я вижу, что он не придал этому особого значения. – Я могу выбирать подольше.

– Почему? – морщу нос я. – С бывшими королями обращаются лучше, чем с принцессами?

Потерянный титул беспокоит его не так сильно, как меня. Он отводит глаза и бросает на меня озорной взгляд. Даже шаловливый.

– Рен – целительница. Она уже устроилась на работу. Я могу не торопиться.

– Птолемус Самос, домохозяин, – восклицаю я. Он только усмехается, и его щеки заливает румянец. – Ты ведь собираешься на ней жениться?

Румянец распространяется. Не потому, что он смущен. Моего брата можно было бы назвать почти легкомысленным .

– Думаю, весной, – говорит он, поигрывая одним из своих колец. – Когда растает снег. Ей понравится.