Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев [litres]

– Почему же дикари?

Господин Некис пожал плечами.

– Не живут так, как мы, поэтому и дикари. Каменных, деревянных домов не признают. Жилье у них из шкур. Что зимой, что летом. В центре очаг, а вокруг – жерди, между которыми шкуры натянуты.

– То есть одна комната?

– Одна. И, между прочим, там тепло. Хотя пахнет внутри довольно… своеобразно. Госпожа мастер, если вы двинетесь на север, то через неделю пути обязательно проедете мимо Ольлохоя – племенного стойбища. Там всегда с десяток семей чоломы держат. Жилище из шкур и жердей у них так называется – чолом.

– А меня пустят?

– Это земли Края, хотя дальше на север после Ольлохоя лучше не ходить, там одни моховые пустоши и болота. И дикари там уже другие.

– Совсем дикие?

– Кочевые. Поэтому после Ольлохоя советую поворачивать на восход и даже южнее, к Лойде, небольшому городку на реке Зыби. Это вейлар Меена. Оттуда, кстати, ходят барки с пушниной да лесом, и вы сможете добраться до Осовья.

– А Готтурн?

– Он будет еще восточнее.

Господин Некис отставил пустую миску, посидел, побарабанил пальцами. Повернул голову:

– Ну что, пойдем?

– Да, наверное.

Эльга поднялась.

– Если ничего не получится, – сказал господин Некис, трогая рукоять клинка в ножнах, – ничего страшного. Я все же оставлю караул на меже.

Эльга подумала, что человек или два на границе местечек никого не спасут. Даже если они будут самого грозного вида. Нет, даже если они будут мастера боя.

– Тогда я тоже останусь, – сказала она.

Господин Некис хмыкнул.

– Настрой мне нравится.

Они двинулись через весь лагерь к забору. Эльга даже заоглядывалась – не чудится ли ей. Палатки были пусты, на тренировочных площадках жарились под солнцем брошенные соломенные чучела, за длинным и пустым обеденным столом – никого.

Было удивительно тихо. Только где-то в стороне пофыркивала лошадь. И ветер покусывал палаточные бока.

– А где все? – спросила Эльга.

– Там, – господин Некис показал глазами вперед.

Эльге стало не по себе. Собрались у букета? И молчат? Что они там делают? Неужели просто стоят и смотрят? Она сцепила пальцы. У нее все получится. Пусть она далеко не грандаль и мастер едва ли с месяц…

– Ну, вот мы и пришли, – сказал господин Некис и, помедлив, сошел с мостков.

Его спина, в которую глядела Эльга, пропала.

На площадке перед забором, закрывая его, теснились люди, слева – Башквицы, справа – Ружи, а разделяли их две группы воинов.

– Сюда, – сказал господин Некис и первым направился по узкому проходу, который его подчиненные держали в центре.

Собравшиеся заповорачивали головы. Зашелестели голоса:

– Мастер… госпожа мастер пришла…

Благоговение в голосах смущало.

Эльга протиснулась за господином Некисом и оказалась на полукруглом пятачке перед самым букетом. Все смотрели на нее: и живые люди, и лиственные.

– Хорошо, что вы все пришли, – сказала Эльга.

Несколько мгновений она впитывала угли и костры ненависти друг к другу, горящие в Башквицах и в Ружах.

– Мой сак, – обернулась она к господину Некису, застывшему в устье прохода.

– Сейчас.

Господин Некис быстрым шагом ушел к палатке.

– Вот. – Он вернулся с неполным мешком. – Этого хватит?

Эльга улыбнулась одними губами.

– Да.

Стоящие покачивались, переступали с ноги на ногу, ждали. В их глазах неверие мешалось с подозрительностью. А ну как госпожа мастер сыграет за другую сторону? Подтянув сак, Эльга повернулась к ним спиной.

Руку – к листьям. Здравствуйте, родные мои. Хозяйка, хозяйка! – обрадовались, зашептали листья. Пора?

Эльга закрыла глаза. Обычное зрение ей было не нужно. Она видела, как разгораются позади осиново-рябиновые узоры, как внутри них горят злые краски, как тянутся красные нити от одного скопления к другому. Нити звенели от давних и свежих обид, разговоров и пересудов, плевков бузиной, задиристых выкриков со своего поля, сжимающихся кулаков, выбитых зубов и сломанных носов.

Что ж, пусть так.

Фигуры, застывшие в букете, тоже проросли узорами, сплетаясь вокруг девушки. Эльга, не касаясь их, медленно шагнула к левому краю, к Башквицам, с усмешкой ощущая, что все Ружи, и дети, и взрослые, затаили дыхание.

– Поймите, – сказала она, не оборачиваясь, – в вас нет никакой разницы.

Пальцы нащупали край доски, колючую, не выглаженную кромку. Лиственный слой чуть пружинил под ладонью.

– Смотрите.

Эльга надавила на кромку.

С шорохом, с шелестом, похожим на шипение речной волны, накатывающей на берег, принялся медленно меняться букет. Листья проворачивались, разгибались и складывались ряд за рядом, обновляя общий узор. Человеческие фигуры на букете вроде бы оставались теми же, но все же не совсем, и то там, то здесь выскакивала свежая, не виданная раньше деталь, странный изгиб, цвет, выбивающаяся из строя складка.