Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

– Так значит, ты из самой глухомани в Град пришел? — все так же неожиданно задал вопрос высокий старик, по хозяйски расположившийся на носу лодки. И была в его голосе сила, и была в его голосе власть. Этот человек не сомневался в том, кому принадлежит этот мир. И надо сказать, получалось у него это само собой, без надрыва.

– С Порубежья, из Черемушкиной веси, -- ответил пастух.

– То-то, я смотрю, странный ты, в отметинах, прям светишься в Нави, – продолжил незнакомец.

Митяй невольно опустил глаза и посмотрел на свои руки, да нет же, все с ним нормально, хотя на себя из Нави он взглянуть не мог. Может, и правда, там как-то светится. А вот со стариком явно было что-то не так. Пах он не по-человечески. И если резко перевести на него взгляд, плыл его образ, терял привычные краски.

Задумался парень. Мужчина-то, конечно, странный, но с чегой-то у него, у Митяя, нюх собачий обнаружился? Он заметил за собой эту особенность с тех пор, как вернулся от ведьмы. Теперь его постоянно преследовал терпкий запах рыцаря и сладковатый аромат вдовы, дерева бревен и земли пола, сушеных трав и свежего хлеба, и много еще какой.

Лодку встряхнуло, яблоки отчетливо ударились друг о дружку в плетеных корзинах.

– Леший мед тебе подливал, а Пелагея сушками баловала? – задумчиво проговорил старик, не сводя с него глаз.

– Да нет же. Леший в трех соснах хотел оставить, а Пелагея едва живым не съела, – запротестовал пастух. Его собеседник оказался подозрительно прозорлив.

– Значит, признаешь, что с сими зловредными противниками княжеской воли знаком, – подытожил тот. – И, поди, с Черным котом за лапу здоровался?

– Не было у Пелагеи раньше кота-людоеда. Она была доброй ворожеей, по поселениям ходила, людям помогала. Помню ее с самого раннего детства. А с котом я не здоровался, наоборот, это очень нехороший кот, он мне чуть мизинец не откусил.

Митяй говорил взахлеб, несправедливые обвинения задели за живое. При этом он стал постепенно догадываться, с кем беседует. Ох, зачем послушался коробейника, указавшего на эту лодку?

– Не откусил же, вот оно и соучастие. Но мы остановились на том, что Пелагея была добра к тебе.

– Да, она часто гостила у нас в доме, покуда живы были родители. Помогала при хворях, подсказывала с началом посевов, предостерегала о надвигающихся ненастьях, – испуганно подтвердил пастух.

– Как бы, как бы…. Такая, прям, вся полезная. Вижу, вы так и не поняли, кого к себе в дом пустили.

Припомнилась юноше ночная полянка, на которой он цветок папоротника нашел, и последующий день, когда на крыльце своего дома очнулся. Как обнаружил помертвевших родителей, их восковые лица и обескровленные тела. А ведь Пелагея в предшествующий день к ним заглядывала, а потом его в лес-то и увела. И если ведунья все это время скрывала свой истинный облик, уж и не она ли кровь у родителей-то и выпила? Похолодело у Митяя внутри, мало ему испытаний, так еще и такая ужасная правда раскрывается! И кем, Яростенем, который ждет и не дождется, когда явится Бабай, притворяющийся сыном князя. Род ты наш, что же такое творится?!

Лодка ткнулась в берег. Гребцы подобрали весла, спрыгнули в воду и подтянули ее к одинокому пирсу. Упали сходни. Митяй так же, как до этого поднялся на борт, продвигаясь между Яростенем и волхвами, сошел на остров. Как только путники покинули лодку, гребцы принялись переносить корзины с яблоками. Достаточно быстро весь груз оказался перед ступеньками тропинки, что бежала вверх по склону на вершину священной горы. Вокруг шумели желто-красные дубы. Иногда ветер срывал широкий лист, и тот скользил между их величавыми стволами.

– Колдунья и нежить, предательство и обман, как такая история обойдется без капельки любви? Так кто она? – между тем продолжил выспрашивать Яростень.

– Милава, – выдохнул Митяй.

– Так ты о ней хочешь просить Многоликих? И чего же ты ждешь? Что тебе ее вернут? – ухмыльнулся собеседник, уверенно возглавив процессию. Старик шел споро, лишь изредка опирался на посох.

– Нежить тоже была когда-то человеком, – пробубнил пастух. Ступеньки были неровными, часто прорежены перекрученными корнями деревьев, он едва поспевал. Иногда его в спину подталкивали угрюмые волхвы.

– Вижу, ты это себе не раз говорил. Будто не слышал про судьбу бедолаг, полюбивших русалок.

– Да я за нее всё готов отдать, – вспылил паренек.

– Это мы посмотрим, это мы посмотрим, – повторил несколько раз старик.

На вершине горы была каменистая площадка, по краю которой подковой к обрыву горели крады – священные костры, сложенные из бревен в человеческий рост, а посреди, кругом, стояли Идолы. Яростень остановился между двумя кострами. Он поднял посох, и Митяй почувствовал, как неведомая сила подхватила его и приблизила к огню. Лицо раскраснелось от жара, ресницы подпалились, и отчетливо разнесся запах паленой кожи. Не успел пастух испугаться, как услышал голос старика над самым ухом: