Lutea - И снилось ворону, что был он лисом [СИ]

Алая чакра Девятихвостого обволокла меня за секунды — но медленнее, чем обычно. Три обещанных Курамой хвоста взметнулись над головой и блокировали новый удар Самехады, а затем два из них метнулись к Кисаме. Тот отпрыгнул, перехватил меч удобнее и вновь напал, стараясь задеть меня своим оружием, из-под сбившихся бинтов на котором уже показались острые серые чешуи.

Ловко увернувшись, я моментально контратаковал и впился когтями в руку противника; перехватив хвостами Самехаду и удерживая её на расстоянии от себя, я мысленно кинул Кьюби образ моей руки, свободной от его чакры. Курама меня понял, и когда он сделал требуемое, я коснулся белого кольца на пальце Кисаме и впустил в него практически всю собственную чакру, которую успел накопить, прибавив ещё часть лисьей.

Покров бидзю практически тут же спал, и я вновь потерял сознание.

На сей раз пребывал я в царстве небытия весьма долго. Очнувшись же, пожалел — во всём теле была такая боль, словно меня Ли полдня своим Лотосом в землю вбивал.

— Курама, ты там живой? — полюбопытствовал я, и не думая пока о том, чтобы встать из воды. По-правде сказать, я вообще ни о чём тогда не мог толком думать.

— И это был твой план?.. — голос Лиса звучал так глухо, что я от удивления повернул к бидзю голову. Кьюби лежал посреди своей клетки на боку, устало дыша, и выглядел как никогда измотанным.

— Перестань, — негромко попросил я. — Ты ведь понимаешь, для чего это было.

— Понимаю, — признал Курама, кладя морду так, чтобы смотреть прямо на меня. — А понимаешь ли ты, Изуна, что передал сигнал на все кольца Акацуки, не только твоих приятелей?

— Разумеется, — отозвался я и прикрыл глаза. — Но иначе никак. Остаётся надеяться, что Итачи поймёт, что к чему, и отыщет нас раньше, чем другие Акацуки.

Кьюби фыркнул.

— Учиха ненормальный.

— Ворчливый клубок меха.

Сварливо порычав какое-то время для приличия, Курама свернулся клубком и накрыл морду хвостами, давая понять, что разговоры со мной вести больше не намерен. Но я и сам не собирался трогать его — как бы парадоксально это ни звучало, Лис устал, и стоит сейчас дать ему отдохнуть и восстановить силы, которых нас и так продолжают лишать с завидной активностью. Да и мне самому не помешает немного оклематься.

Когда я очнулся в следующий раз, в моём подсознании было темно и тихо. Сперва я даже несколько испугался, но затем почуял в глубине себя чакру Курамы и успокоился. Впрочем — тут же снова напрягся, — если бидзю до сих пор не оклемался — это плохо; значит, Самехада и последнее сражение вытянули у него слишком много чакры, и для спасения нам и в самом деле придётся рассчитывать только на постороннюю помощь.

Пребывать одному в полусне было скучно, потому я вынудил себя очнуться и разлепить веки. Первым, что я увидел, был ночной лес, а затем я понял, что накрепко привязан к дереву; к моему боку была прислонена Самехада.

— Всё-таки Узумаки очень живучи, — послышался справа от меня скрежещущий голос. — Мне ещё не попадалось такого упёртого джинчурики.

— Я слишком ценю свою жизнь, чтобы не бороться за неё, — отозвался я, стараясь устроиться с большим удобством. — Есть неоконченные дела, которые не могу бросить.

Подойдя ближе, Кисаме присел на корточки напротив меня и усмехнулся, обнажив острые треугольные зубы.

— Ты действительно боец, мальчик, — сказал он с каким-то даже одобрением.

— Как и ты, — заметил я, держась максимально спокойно и уверенно. — Демон Кровавого Тумана, бидзю без хвоста, обладатель сильнейшего из Семи Мечей Тумана… Лестно иметь таких противников, как ты, знаешь ли. Начинает казаться, что являешься птицей высокого полёта, раз за тобой посылают шиноби такой силы.

На это Кисаме лишь хмыкнул; впрочем, добиться чего-нибудь лестью я и не питал особых надежд. Он — до мозга костей воин, превосходный убийца, но ни разу не стратег или политик. С такими договориться всегда труднее всего, если вообще возможно.

Всё тело ещё ныло после последней битвы, голова раскалывалась, и новые темы для разговора как-то не придумывались. Я уже было смирился с тем, что придётся молча сидеть и ждать чуда (мысленно при этом радуясь, что на сей раз меня хоть не вырубают), как вдруг Кисаме, продолжавший внимательно вглядываться в моё лицо, спросил:

— Много ли ты убивал, парень?

— Очень много, — честно признался я.

— Я имею в виду не щенков и котят, — с толикой издевки уточнил Кисаме. — Я о людях.

— Очень много, — повторил я свой ответ, прислоняясь затылком к стволу дерева и чуть запрокидывая голову. — На путях к своим целям мне пришлось перешагнуть через многие трупы.