Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

Хорошо, что три из этих пяти невозможных дней они провели на торговом барке, сплавляясь по Зыби до Осовья. Плеск воды, скрип снастей и дерева, легкая качка действовали умиротворяюще. Река убаюкала боль и шелест под черепом. Листья притихли. Пришел мягкий сон. Под конец путешествия Эльга даже нашла в себе силы выбраться на корму и сидела там, глядя на ленивое течение воды, пока барк медленно правил к берегу, к деревянной пристани с фигурками людей и выстроившемуся чуть выше, на холме, городу.

Зыбь была полна скрытого движения, в толще течения виделись смутные силуэты рыб, а может утопленниц, волею Матушки-Утробы ставших кэттаровой свитой и хранительницами реки. Ветер пытался выцепить прядку из-под платка. Веяло прохладой. Рукой до воды было не достать, высоко, но пальцы примерялись к мелким волнам — вверх-вниз, плеск, впадинка, солнечный блик, снова вверх-вниз, интересно, можно ли перенести речку в букет?

— Как вы, госпожа мастер? — встал рядом Сарвиссиан.

— Хорошо, — сказала Эльга.

— В Осовье останемся или направимся сразу в Готтурн?

— Пока не знаю. Я хотела бы увидеть Храбрые горы и Телегумские леса, но их, кажется, нет. Или мы не добрались?

Сарвиссиан присел на борт, рискуя свалиться в воду.

— Я бы не хотел жить так, — сказал он, помедлив.

— Как? — подняла голову Эльга.

— Как вы, госпожа мастер. Как госпожа Мару. Никакой радости. Вы же или работаете, вся в листьях, или в лежку лежите.

— Вы тоже, дядя Сарви, или на скамейке, или в фургоне.

— Так мне не в тягость. Я и остановлюсь, где захочу, и с людьми поболтаю, и пива попью. Это у нас с вами просто заезд долгий, а так я ведь обратно к Ильме вернусь. К снежнику-то точно.

Эльга улыбнулась.

— Так и я вернусь в Гуммин.

— Да я не о том, — вздохнул Сарвиссиан. — Листья человека рядом не заменят, а вы все с ними, головы не поднимаете. Я уж и госпоже Мару про то говорил, но, видимо, без толку.

— Это мастерство.

— Так то понятно, что мастерство из вас все соки сосет и сверх меры требует. Смотреть жалко, госпожа мастер, какая красота пропадает. Глядишь, еще парня себе из листьев набьете, раз настоящие не по нраву.

— Вам же нравилось, что я набиваю.

— Мне и сейчас нравится, — сказал Сарвиссиан, — от некоторых — хоть в пляс, но жизнь, она же так под носом и проскользнет. Жалко.

Эльга хотела сказать, что Сарвиссиан ничего не понимает, но на палубу высыпала команда, и капитан и боцман в две луженых глотки принялись гонять ее от носа к корме и обратно, готовя барк к швартовке и разгрузке.

Спустили парус. Эльгу и Сарвиссиана загнали в фургон, чтоб не мешались, он и так всем был, будто бельмо на глазу, но чего не потерпишь за пять эринов. В фургоне были слышны грязные слова и крики чаек, натруженный скрип корпуса, Сарвиссиан успокаивал лошадок, обещая им скорую твердую землю под копытами.

— Концы бросай! — раздалась звучная команда, приправленная терпким словом.

— Кранцы готовь!

Скоро барк дрогнул и замер, покачиваясь, на месте. С громким треском спустили сходни, носовые и кормовые. В борт фургона стукнула ладонь.

— Выезжайте.

Сарвиссиан полез на передок.

Один из матросов взял лошадок под уздцы и повел с барка к сходням. Колеса прогрохотали по доскам. Под полог плеснули запахи рыбы, рыбьей требухи, костра и дегтя.

— С дороги, с дороги!

Эльга присоединилась на скамейке к Сарвиссиану. Вокруг муравьями сновали люди в крепких матросских куртках и широких штанах или перевязанных ремнями робах, грузились на широкие подводы тюки и мешки, гудело многоголосье.

Минут за десять добрались до Осовья, имевшего низкую каменную стену и недостроенную воротную арку. Потом была гостиница и обед, который Эльга, удивляясь самой себе, неожиданно съела весь. Позже, прихватив тощий сак, она прогулялась по городу, и пальцы ее, оживая, легко выстукивали по бедру, едва в поле зрения попадалось что-то примечательное. Вот каменная колокольня, вот пахнущий стружкой плотницкий закуток, вот медные кувшины, выставленные в лавке на продажу, один с тонким и длинным, загнутым носиком.

А вот люди. Туп-туп, ток-ток. Разные. Души в узорах, сосна, береза, мох, лиственница, цветы, ковыль и вереск.

Все видно, все вернулось.

Эльга прошла по площади, на которой выступали артисты и кружился на задних лапах под гудение дудок рыжий пес, миновала рыбные ряды и вышла за городскую стену.

Пристань, серые домики, сгрудившиеся около нее, три длинных, выкрашенных белой краской склада и река ее не заинтересовали. Эльга свернула в другую сторону, к лесу, темнеющему за лоскутом поля. По стерне на кромке поля она вышла на опушку и углубилась в осинник. Здесь было нахожено, множество тропок убегали вглубь, играя в прятки с деревьями. Шелест листьев накрыл девушку с головой.