Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

— Ух ты!

— Мы на твои-то эрины земли прикупили, — поделилась мама, — корову завели молодую, к зиме должна отелиться, у Гунабун племянника взяли в работники, ты его знаешь, к дому вот думаем еще пристройку жилую сделать.

— Я рада.

Эльга посмотрела на отца с матерью и снова заплакала.

— Ну, — сказал отец, — чего реветь-то?

— Не знаю! — засмеялась сквозь слезы Эльга.

Не скажешь же, что она успела забыть родителей и в последнее время совсем о них не вспоминала.

— Все хорошо, — сказала мама, будто поняв, что творится у дочери на душе. — Я уж молила Матушку-Утробу, чтоб свиделись.

— Смотри ты, уже толпятся, — обернулся отец на подходящих людей.

Целый день потом Эльга ходила как пьяная.

А может действительно глотнула где хмелки? Все вокруг плыло и искрилось, земля покачивалась, хотелось петь и любить весь Край.

Мастер Мару говорила, что она больше никогда не увидит родных. Что у мастера одни листья на уме. Эльга хихикнула. А она — вот! Увидела! Ох, как славно, как здорово, что мать с отцом, услышав о приезде мастера в соседнее местечко, без раздумий отправились туда.

Ах!

Эльга прямо на дороге подпрыгнула и затем отбила прогретую землю пятками. Идущие рядом женщина и мальчик шарахнулись от нее, как от зараженной.

— Это не плясунья! — рассмеялась девушка.

Вместе с Сарвиссианом они съездили в Подонье, Кутыня узнал ее, залаял, замотал бешено хвостом, глупые курицы и козы, конечно, остались безучастны, соседи выглядывали из окон. Примчалась сестра Тойма с двухмесячным сыном на руках. Обнимались, ревели наперебой. Мама напекла пирогов, отец выставил на стол бочонок крепкой сливовой настойки, на которую тут же слетелось чуть ли не все местечко.

— За Эльгу Галкаву!

— За нового мастера!

— Долгой жизни! Легкой руки!

Словно урожай праздновали.

Сарвиссиан в результате перебрал настойки и прохрапел до полудня. Мать Рыцека сказала, что не видела сына с весны, забежал, брякнул эрины на стол — и как не было. Даже переговорить не успели. Все хорошо, ма, да все хорошо. А где его хорошо, почему не с семьей рядом? Как-то все кувырком.

Она смотрела на Эльгу, словно та должна была что-то ей объяснить.

— Ты довольна? — поздно вечером подошел к дочери отец.

Небо было высокое, васильковое, в красных кленовых завитках. Звезды притворялись ягодами облепихи.

— Да, пап. Это мое, — сказала Эльга.

— Значит, и я спокоен.

Отец подвесил фонарь у вынесенных во двор, уже опустевших столов и улыбнулся, словно извиняясь.

— Это же мама все волнуется, — сказала Эльга.

— Ну, мама…

Он поцеловал ее в лоб. От него пахло наливкой. Легкая небритость уколола кожу. Потом так и хотелось потереть.

Утром Эльга взялась за букеты. Два сделала Тойме, для сына и для мужа, тете Вейре набила памятку, бабке Тутоли — узор от боли в спине, Кузинекам — от зависти, самих себя, деду Пихте — букет, полный покоя, тете Амине — портрет мужа, кому-то — светлые годы детства, кому-то — веселье, кому-то — новостные шепотки.

Родителям оставила букет, с которого смотрела на них девочка Эльга Галкава, птичьеглазая, немного испуганная, упрямая.

— На память, — сказала она. — Смотрите почаще, я почувствую. И он умеет улыбаться.

Перед самым отъездом пришел кузнец Вовтур. Посмотрел на сборы, помог с упряжью Сарвиссиану, погладил лошадок.

Потом отвел Эльгу в сторонку.

— Эля, а мастер, что тебя увозила, она ничего мне не просила передать?

Он стоял, высокий, плечистый, пахнущий железом и огнем, и совсем по-мальчишески, смущенно чертил линии в траве носком огромного сапога.

— Нет, дядя Вовтур, — сказала Эльга. — Она будет в Гуммине зимой, если хотите, можете ее навестить.

— Да на что я ей? — вздохнул кузнец, запуская пальцы в короткие волосы на затылке. — Хотя зимой, конечно, свободного времени у меня больше. Да и в Гуммине, говорят, целый двор есть железных мастеров, которые чуть ли не цветы из заготовок напоказ плетут. Думаешь, стоит съездить и посмотреть?

— Она будет рада, — улыбнулась Эльга.

— Ну, если так…

— Постойте, дядя Вовтур!

Уже выходивший со двора кузнец развернулся.

— Чего, Эля?

— Сейчас!

Эльга вытянула сак из фургона, присела на чурбачок и в несколько торопливых движений набросала ивовый, одуванчиковый профиль Униссы Мару. Мастер смотрела насмешливо и удивленно, с вызовом и обещанием в уголках глаз, так, как и запомнил когда-то дядя Вовтур. Запомнил и полюбил.

— Вот.

Эльга вручила букет кузнецу. Тот долго разглядывал лиственный узор, складывающийся в дорогое ему лицо.