Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

За дымом потянулись слова:

— Торонгай сэхэгонынь э ванья, торонгай тыван ядарне.

Переводчик шмыгнул носом.

— Мы — люди этой земли, мы не знаем деревьев.

— Я покажу, — сказала Эльга. — Вы можете испытать меня.

Старейшина чмокнул губами, и трубка описала круг перед лицом девушки.

— Охой. Тывэй нья.

— Хорошо, — перевел мальчишка. — Нарисуй меня.

Девушки захихикали. Младшему мальчику надоело сидеть, и он пополз мимо Эльги к выходу из чолома. Не удержался, ущипнул за ногу.

— Нээнгай! — погрозил ему пальцем старик.

На короткое мгновение плеснул дневной свет.

— Я возьму доску и листья, — сказала Эльга, поднимаясь.

— Энен, — остановил ее жестом старик и, приподнявшись, вытянул из-под себя небольшую дощечку. — Эт.

— Делай на этом, — сказал мальчишка.

— Но мне нужны листья.

Старейшина пососал трубку, прищурился и буркнул что-то девушкам.

— Охой, — поклонились те и также поползли к выходу.

Свет задержался в чоломе подольше, и Эльга смогла рассмотреть висящие над головами связки сушеной рыбы и тонкие полоски вяленого мяса, пучки травы и бусы из грибов и ягод, разглядела железную утварь, закопченный таз, шкуры и одеяла, разбросанные повсюду, комья одежды и поддернутые под жерди тряпки и рукавицы.

Старик прикрыл глаза. Мальчишка подбросил в очаг несколько веток, на выступающие камни поставил сковороду, зачерпнул пальцами из горшка и шлепнул на железную поверхность кляксу желтого жира.

Интересно, как девушки будут просить листья у Сарвиссиана? — подумала Эльга. Жестами? Или объяснятся с ним по-своему? Она повертела в руках дощечку, провела ладонью по шершавой, чуть выгнутой поверхности, чувствуя, как отзывается печати на запястье дерево.

— Сахэ лаунта, — сказал старейшина.

— Слишком молода, — перевел мальчишка.

— Я — ученица мастера Мару, — сказала Эльга.

— Ня канхя Мару номпына.

Старик, промолчав, занялся трубкой.

Появившиеся снова девушки бросили на колени Эльге несколько комьев белого, серого, сизого мха, приговаривая: «Уня хамэ, уня хамэ», и забрались на свои места. Узкие щелочки глаз весело поблескивали.

— А листья? — спросила Эльга.

Старик шевельнул бровями.

— Ике?

— Зачем?

— Как? Я делаю букеты из листьев.

— Э туген нян севха? — последовал вопрос, который мальчишка тут же перевел как: «А чем наш мох хуже?».

Жир зашипел на раскалившейся сковороде, распространяя густой, тошнотворный запах.

— Хорошо, — сказала Эльга, стараясь дышать коротко, по чуть-чуть, — я попробую.

Но старику этого согласия оказалось мало.

— Тя хэня ухоня, — проскрипел он, вытянув конец трубки изо рта и коснувшись им глаза.

— Чего?

Мальчишка тем временем добавил к растекшемуся жиру связку влажных, красно-серых кишок. Кишки зашипели, плюясь каплями воды.

— Тебе завяжут глаза.

— Зачем?

Мальчишка лопаткой помешал кишки, потом передал сковороду под надзор одной из девушек, а сам встал и, вытерев руки о малахай, вытянул из-под жерди тряпку.

— Хэна номпына эвык ухоня, — заявил старик.

— Настоящему мастеру глаза не нужны.

Девушки захихикали, словно услышали смешное. Малолетний переводчик обошёл Эльгу и, сопя, повязал сложенную тряпку ей на лицо. От тряпки слабо пахло рыбой. Огонь едва-едва проглядывал сквозь ткань дрожащим пятном. Все остальное пряталось в дымной, прогорклой темноте.

— Тывэй, — сказал старейшина.

— Охой, — сказала Эльга и поклонилась.

Пальцы нащупали доску, очертили ее края. С этим ясно, подумала она. Теперь мох. Где мох? Ага. Эльга сложила колкие комья на коленях, отщипнула веточку, помяла в ладони. Веточка согнулась, потом треснула, теряя то ли листики, то ли чешуйки. Пойдет.

Старейшина.

Эльга подняла голову. Действительно, зачем ей глаза? Узоры торонгаев были прекрасно видны и сквозь тряпку. Убористая, плотная вязь, полная тонких трещинок и теней, чудная, но прекрасная. Да, листьями здесь было бы не вытянуть, только мох, мох. Белый пойдет сединой, серый станет основой. Сизый…

Эльга разделила комья и подержала над ними ладонь, будто над огнем. Чу, чу, чужачка, — затрещали комья. Чу, чего надо? Работы, сказала она им. Чу, чудишь? Не помяв, работы требуешь? Совсем дикая.

Пришлось мять. Пришлось осторожно изучать, оглаживая, ножки и веточки, сплетающиеся в узорчатую шапку. Где-то совсем в другом мире шипели поджариваемые кишки, потрескивали камни, позвякивала сковорода и затягивался дымом старик-торонгай.