Стивен Эриксон - Три повести о Бочелене и Корбале Броче

Они оказались в необычном круглом зале; пол был замощен, лишь в середине лежала глыба полированного дерева - она подалась под ними, словно не была закреплена. Низкий свод позволял лишь ползти на коленях. В середине обнаружился квадратный колодец, ведущий прямо вверх; на стене его висел одинокий, почти прогоревший фонарь. В помещении пахло потом.

- И что теперь? - спросил Имид.

- Положи ребенка, - странно благоговейным тоном сказала Элас Силь.

Имид поправил простыню и бережно поместил дитя на камни рядом с собой. Ребенок угукнул, перевернулся набок и срыгнул. Один раз. Затем снова лег на спинку, закрыл глаза и заснул. Имид отполз.

Фонарь замигал и погас.

Горячая кожа - руки, бедра... - Элас! - запыхтел Имид, когда его потянули. - Не перед дитём!

Но она не слушала.

Некромант обладал умением, подумалось Инебу, расчищать перед собой путь, причем без видимых усилий и громких речей. Звуки затихали, словно Бочелен стал камнем тишины, брошенным в шумный пруд. Ну, в пруд, полный шумных рыб. Как-то так. Да, Инеб восхитился безмолвием, воцарившимся вокруг Бочелена, пока тот с зажатой под рукой второй головой шагал по храмовой лестнице и восходил на платформу.

Встав слева от алтаря, он повернулся лицом к пораженной толпе.

Некромант склонил голову (свою, ту, что на плечах), Инеб ощутил тихий поток колдовской силы - силы столь ужасной мощности, что демон ощутил, как подгибаются ноги. Даже самоуверенному Инебу стало ясно: он сам, и Обжорство, и Лень подобны детишкам перед этим человеком. - Он мог взять нас, - прохныкал демон Порока, винная бутылка выпала из руки, разбившись о камни. - Мог связать нас, не уронив капли пота со лба. Ох. Ох нет.

Бочелен воздел правую руку, и внезапное молчание окатило толпу на площади. Голова Некротуса под левой рукой тоже смотрела, морща иссохшее лицо и строя гримасы. Некромант заговорил: - Люди Чудно, слушайте! Вы до сей ночи были жертвами страшного обмана. Обман обнажится перед вами здесь и сейчас. - Воздетая рука медленно сжалась в кулак.

Приглушенный вопль откуда-то... непонятно откуда.

Под десницей Бочелена медленно материализовалась фигура.

Инеб Кашль даже подскочил. - Это!.. - крикнул он. - Это Похоть! Демонесса Похоти! Давай Еще!

Пышнотелая нагая женщина вопила в ужасе, скованная заклинанием Бочелена.

- Самозванка! - проревел некромант. - В личине Госпожи Благодеяний! Думали, Похоть процветает лишь на сексе и гнусных извращениях? Если так, друзья, вы неправы! Похоть рождена одержимостью! Одержимость порождает изуверство! Изуверство порождает гибельную нетерпимость! Нетерпимость ведет к репрессиям, а репрессии к тирании. А тирания, граждане, ведет к...

- К концу цивилизации! - заревела тысяча голосов.

Похоть кричала: - Мне жаль! Жаль! Я не хотела!

- Верно, - отозвался он на выкрики толпы, не обратив внимания на Давай Еще. Она безудержно зарыдала. - Итак, - продолжал некромант, - благоразумие вернулось в Чудно. Ваша вера была извращена, искажена в гнусный фанатизм. Но к чему дальнейшие речи? Впрочем, мне выпало сообщать вам о кончине короля Макротуса. - Он покачал головой. - Нет, не от моей руки. Он умер от упражнений. Уже довольно давно. Увы, он не способен побывать здесь и обратиться к вам, ибо комната с телом зачарована, и поднять его невозможно. Однако всем вам будет полезно нанести визит в королевские палаты. Считайте их достойным храмом, вечно напоминающим о гибельном соблазне несдерживаемой похотливой активности.

Он прервался, оглядывая поднятые лица, и кивнул своим мыслям. - Граждане, я предъявляю вам ваших новых правителей. Весьма достойных индивидов, канонических представителей всего подобающего. Этих людей вы с восторгом воспримете как образец для подражания во всех делах. - Еще один жест, и Давай Еще внезапно освободилась. С плачем вскочив, она тут же сбежала.

От алтаря донесся тяжелый хруст.

Бочелен чуть развернулся, согнул палец - и алтарь взлетел в воздух.

Чтобы явить на поднимающейся платформе новых короля и королеву Чудно.

Сплетенных в истовом любовном соитии и потому не осознавших своего явления, столь сосредоточенной была их миссионерская удаль.

Но порыв ночного ветра возвестил им о смене декораций. Головы поднялись, тупо оглядывая огромную толпу.

Люди смотрели в потрясенном молчании.

А затем словно взбесились.

Солнце уже выползло на горизонт, когда Бочелен вернулся к фургону и лагерю на холме за пределами окутанного дымом города.