Стивен Эриксон: Падение Света

И да, они жаждут крови. Поэтам знаком ее вкус, но некоторым — особенно. Весьма немногие ею поперхнулись. Так стой на расстоянии и превращай насилие в танец. Славна его музыка, славно побоище, славны суровые взгляды, как будто некая неприятная работа исполняется с едва перебарываемым отвращением. Зрители вопят от радостного наслаждения: изящно вскинутый меч, точный выпад. Холодные лица профессионалов, равнодушные глаза. Так стой с гордым видом, находя очарование в мрачной груде павших мужчин и женщин…

Павших? Говоришь, слишком многие вообще их не замечают? О боги.

Тогда предложить им вонь мочи и дерьма? Крики, коих не услышат любимые, оставшиеся далеко позади? Безнадежную мечту об объятиях матерей, что усмирят боль и ужас, благословят постепенно замирающие сердца? Судорогу страха, накатывающее отчаяние, панику, приходящую с выплеском крови? Запавшие щеки, выпученные глаза? Но к чему это всё, когда чувствовать означает — обнажать хрупкость души, а таковую хрупкость надлежит скрывать на публике; надлежит надменно надуваться, чтобы тебя не сочли потерявшими хватку.

Да, мне кажется, сами доспехи шепчут о слабости. Развяжи ремень шлема, пусть холодный воздух погладит твою шевелюру. Раздевайся донага, и поглядим, как ты будешь надменно надуваться.

Иные поэты прославились повествованиями о битвах, умело превращая сражения в ритуалы. Они бережно лелеют сады слов, пожиная богатый урожай славы, долга, мужества и чести. Но любое из сочных, волнующих слов сорвано с одной лозы и, увы, лоза эта ядовита. Назовем ее необходимостью. Смотри, как она наращивает побеги, жесткие и пронырливые.

Необходимость. Солдаты атакуют, но атакуют, чтобы что-то защитить. Их противник стоит твердо, тоже обороняя нечто свое. Враги воюют ради самозащиты. Прошу, обдумай это. Обдумывай серьезно и долго. Выбери прохладный сумрак вечера, когда воздух недвижен и роса ложится на землю. Отойди от друзей и останься один, следя, как умирает солнце, как ночное небо просыпается над головой, посылая мысли о необходимости.

Ее знает охотник. Знает жертва. Но на поле брани, когда жизнь повисает на волоске, там, где далекое детство и дни юности вдруг исчезают, и остается лишь один день, безумный и невозможный… Эта битва. Этот проклятый клочок земли, на котором убивают и умирают. Ради этого дня отец и мать мечтали о тебе, зачинали тебя? Это и было причиной, чтобы тебя растить, защищать, кормить и любить?

Что, во имя богов неба и земли, ты здесь делаешь?

Необходимость, о коей твердят на форумах мирских дерзаний, чаще оказывается ложью. Требующие у тебя жизнь используют ее себе во благо, а тебя и близко не подпускают. Не дают тебе времени подумать или, того хуже, понять. Едва ты осознаешь лживость их притязаний, все будет кончено. Необходимость: ложь за спиной истинных добродетелей, смелости и чести — тебя опьяняют словами до тех пор, пока не придет пора истекать кровью за чужое дело.

Поэт воинской славы — плетельщик лжи. Поэт, наслаждающийся нутряными подробностями, чтобы питать жажду крови, глубиной своей подобен луже мочи в песке.

Ох, ну и хватит о них.

Выйдя из шатра, Ренарр оказалась на ярком утреннем свету, но даже не моргнула. Позади, за брезентовой стенкой, мужчины и женщины выползали из-под мехов, горько жалуясь на сырость и стужу, толкая детей, чтобы те поскорее принесли горячего вина с пряностями. В шатре воздух казался густым от запаха любовных сношений, от кислого пота ушедших солдат; масло для заточки оружия и пропитки кожаных доспехов отдавало металлом, можно было уловить также вонь перегара и едва заметные оттенки рвоты. Но снаружи запах быстро развеялся, в голове прояснилось.

Она брала деньги, как другие шлюхи, хотя не нуждалась в деньгах. Фальшиво стонала и возилась под тяжестью мужчин или женщин, одинаково нетерпеливых и почти одинаково слабеющих после краткого выброса энергии. И тогда она ласкала их, словно детей. Да, всё как у всех. Но ее сторонились, не подпускали в свое тесное общество. Она ведь приемная дочь лорда Урусандера, командующего Легионом и неохотно носящего титул Отца Света; о такой привилегии другие не могут и мечтать, и потому если вслед ей бросают лепестки роз, то лишь цвета крови. У нее нет подруг. Нет сторонников. На нее глядят холодно, как на дохлую ворону.