Хаген Альварсон: Скрипач и фоссегрим

— Как мне найти фоссегрима? Его голос был хрупким. Как звук шагов на первом льду. Уже не звонкий голос мальчика. Но ещё не хриплый бас мужа.

— Не надо тебе искать фоссегрима, — был ответ. Молчание.

— Как мне найти фоссегрима? — снова спросил он, — мне очень нужно, поверь! Ты что, не понимаешь?! Она обернулась через плечо. Она была прекраснее и печальнее осени. Глаза перелётной птицы. Птицы, которой уже никогда не бывать в небе. Он молчал. А что он мог сказать? Как он мог её утешить? Её, ученицу фоссегрима? Ему хотелось убежать. Только бы не видеть её глаз. Она произнесла тихо:

— Не надо тебе искать фоссегрима. Поверь. И показала руку. Бледную кожу рвали кривые шрамы. Обвивали руку девы багровыми змеями. От локтя до кончиков пальцев.

— Меня зовут Кристен, — сказала она обреченно.

Музыка завершилась скачком молодой и неопытной рыси. Он неловко улыбнулся, опуская скрипку. Он и сам знал, что сфальшивил. На самой важной игре. А кто не фальшивит? — подумалось ему.

— Что молвишь, отец?

Спросил — и пожалел. Тяжек был взор отца, и гулок был его голос. Отец казался древним, как море.

— Мы — скрипачи, сын мой Вальдере. Мы играем везде, куда позовут. На свадьбе поселян и в королевских палатах. За такую игру на крестьянской свадьбе тебе нальют пива и дадут овсянки с селёдкой, а при дворе Хлода Олафсона, конунга фритов, подарят кольцо и серебра. Но не стоит думать, что имя твоё запомнят в веках. Славен будешь лишь тем, что ты из рода Вилле Фольгера. И если спросят: а кто это, Вальдер сын Виглафа, то не сразу и скажут… Свет померк. Захотелось разбить скрипку. Ударить с размаху ногой, чтобы — в щепки, в струнный визг, в пламя и лёд! Чтобы старый дурак схватился за сердце и умер! Мгла настала в душе Вальдера, ярился век бурь, и тени смеялись во тьме…

А старый Виглаф посмотрел на сына, и всё было в том взгляде, чего он не хотел говорить. Твой удел — доля рифмоплётов, — говорили глаза отца, — я пил мёд музыки из чаши Одноокого, а ты — из его заднего прохода. Не утихнет бурное море от твоей игры, не станут плакать янтарём сосны, не ответят прибрежные камни. Быть тебе вечно в подмастерьях, не бывать в мастерах, не сидеть на скамье искусных! Ты позор рода Виллеман, и я стыжусь тебя, сын мой!.. Вслух же старик добавил:

— Думается мне, зря я отпустил твою матушку одну в Равенсфьорд пятнадцать зим назад… Тут уж Вальдер не смолчал:

— Поглядел бы ты на себя в зеркало, да на меня, и не говорил бы так! У нас одно лицо, разве нет?

— Нет, конечно, — устало ответил Виглаф, — это ведь смотря какое зеркало… Стоит ли говорить, что обиженный мальчишка не понял тех слов?

Вальдер Виглафсон крепко напился в тот вечер. Впервые в своей недлинной жизни. До рвоты и видений, до сверла в голове и угарного бреда. Он был в этом бреду мастером смычка, он играл как бог. И когда звучала скрипка, скрипка старая из клёна, и летели переливы над утёсами, над морем, — волны буйные заливов замирали от восторга в самый нежный час рассвета, в самый горький час заката, птицы гордые морские тихо головы склоняли, плакала в лесу кукушка, волки головы склоняли, и олень, лесной владыка, по траве ходил в раздумье, рыбы в море замирали, камни в тишине звенели от безмолвного порыва, и, разбередив печали, янтарём рыдали сосны… Сам Дельмир, слепой бог поэзии, кланялся ему в пояс…

— Видишь, неразумный старикашка? — орал Вальдер отцу, — боги мне рукоплещут! Что мне твои слова?! А потом дурман прошел, и ужин попросился обратно. В голове ревели бураны, разрывая мозг на кричащие осколки. С удивлением юноша обнаружил, что стоит на скале, над морем, а над головой грохочет черное небо. Волны вились кольцами змеев. Молнии сверкали на чешуе русалок. В гроздьях пены бесились гадкие ноки, вопили голосом отца: «Saet ofer!», ибо кто-то тонул, и выродки радовались этому. Вигтрольды носились в воде, ревели и безумствовали. В обличье черных коней мчались на берег могучие хникары, все в мыле, трясли кудрявыми гривами седой пены, и разбивались о скалы, чтоб возродиться в глубокой пучине… И, конечно же, был там фоссегрим, грим-музыкант. Незримый, играл он на скрипке, играл ледяную бурю, играл шторм и ветер, как Вальдеру не играть никогда! И раздался голос из кипящего котла: