Хаген Альварсон: Скрипач и фоссегрим

— Хэй, добрый человек! В какой стороне усадьба Виллегард?

— Дом Великих Скрипачей? А ты кто? Тебе зачем?

— Я сын хозяина, добрый человек! Вальдер Виглафсон!

— А! Так ты вернулся! Не слишком ты преуспел в странствиях, как я погляжу! Люди говорят, не очень пришлась по нраву твоя выходка старому Виглафу!

— Предоставь судить о том мне и отцу.

— Ладно, не горячись. Иди по тропе, на развилке — влево, найдешь, коль не тупой.

— Благодарствую, добрый человек!

— Как ты станешь смотреть в глаз отцу?

— Не твоё дело!

— Бездарь! Неплохо сделали боги, что взглядом нельзя убивать. Так посмотрел Вальдер на хозяина, что у того сердце в комочек сжалось. От жалости.

— Утром ещё один спрашивал дорогу к Виллеграду, — обронил поселянин.

— Ты ему сказал?

— Конечно! — удивился бонд, — хоть и не по нраву пришелся он мне, а все ж не думаю, что кто-нибудь посмеет причинить вред вашему роду!

«Что я скажу отцу? — думал Вальдер, шагая по мокрой хвое, — а и надо ли что-то говорить? Мы чужие друг-другу. Не стану просить прощения. Это и мой дом! Я не раб! Я одальман, имею право на землю. А прогонит отец — и ладно. Возьму скрипку и уйду. За игру на хуторской свадьбе дадут овсянки с селёдкой…» В животе забурчало, словно в берлоге медведя. Из кустов выпорхнули перепуганные зяблики. Вальдер ускорил шаг. «Не отказался бы я от овсянки! Да и от селёдки, или тески, или хоть…» Радужные мечтания прервал запах гари. И шум. Тревожный, перечёркнутый гортанными криками. Над соснами чернел дым. Вальдер оцепенел. На миг. Потом пожелал тому бонду в зятья тролля. И побежал. Он не понимал, что делает. Лишь безумное сердце гнало его к родному гнезду.

…— Хэй-йя! Что, игрец? Где зарыл серебро рода?! В ответ — хриплый смех. Ненавистный, холодный как болото. Такой родной. Умел смеяться Виглаф Виллеман…

— Врезать ему орла? Хэй, Кари, что скажешь?

— Не торопись, Хаки. Может, убьём кого-нибудь из его домочадцев?

— Кого? Мы уже всех убили!

— Плохо глядел, Хаки! Вон сидит баба с дитём. Твоя рабыня, Виглаф? Твой ублюдок?

— А что, похож? — смеётся скрипач.

— Нет! — кричит женщина, когда её вытаскивают из сарая, — НЕТ!!!!

— Что — нет? — зубоскалит Кари, — не его младенец или непохож?

— НЕТ!!! — мать заходится в рыданиях, надеясь разжалобить викингов. Сходя с ума от отчаяния. Кто-то вырывает у неё вопящего малыша. Вопящего не от страха. От голода и мокрых пелёнок.

— Как думаешь, поймаю его на меч, если подкину на пять футов?

— НЕТ!!! — давится криком мать с искаженным лицом, бьётся в ручищах разбойника…

— И я говорю нет, — смеётся Кари, — может, поспорим?.. Ничего не сказал Виглаф — связанный, израненный, коленопреклонный… Пир вранов был кругом. Пепел, прах, разорение. Черная дымная руина вместо родного гнезда, и он — в сердце её. Крысы разграбили и сожрали его мир. Он стоял на коленях и смеялся, умирая.

— Ну, теперь и правда некого убить, — грустно молвил Кари.

— Думается, ты ошибся, — крикнул Вальдер, выходя на поляну.

— Смотри-ка! Этот уж точно его отродье! Ну, Виглаф? Скажешь, где серебро? Поник головою старый Виглаф. И молвил тихо:

— Да. Глянул на сына с ненавистью и добавил:

— Если он уйдёт невредимым.

— Я не уйду, — так же тихо сказал Вальдер.

— Ну и дурак, — заметил Хаки. То были его последние слова.

Позже люди говорили, что соседи-бонды пришли на помощь и перебили чужаков. Да только не видел никто той битвы, и некому о ней сказать. Багровый туман разлился по поляне. Алое марево накрыло Вальдера, словно кровавый прибой. Мир заледенел в этом кровавом бреду. Ярость и боль, бешенство, безумие, волчий плач, рёв ветра, серебро луны, боевая пляска предка-медведя…

Пожар взорвался в душе, и родич-медведь танцевал на поляне, разрывая глупых крыс на куски. Вальдер не помнил, был ли у него меч или нож. Помнил только скрипку да смычок. И плакал от гордости и стыда старый Виглаф, ибо чуял, как кипела кровь пращуров в жилах сына. Когда Вальдер пришел в себя, кругом лежали мёртвые викинги. У них были какие-то странные глаза. Что видели они перед гибелью? Кто скажет? Вальдер не знал. Не то его заботило!

— Отец! — Вальдер рухнул на колени, подхватил Виглафа, — держись, батюшка! Сейчас перевяжу…

— Тихо! — прервал отец, и стало ясно, что это его самые последние слова, — наклонись… ближе… И прошептал:

— Серебро под елью. Найди фоссегрима. Он тебя научит… раз я не сумел…

— Батюшка! Да как же так…

— Клянешься?

— Да… Да, отец мой. Клянусь! Слышал ли Виглаф? Кто скажет? Пепел и кровь. И — смех хранителя Равенсфьорда.