Хаген Альварсон: Скрипач и фоссегрим

— Если тролля там нет, — задумчиво пробормотал Вальдер немеющими губами, — то почему оттуда так веет хладом?

— Каким хладом? — удивился паромщик, — жара! Слушай, а давай твою козу съедим?

Вальдер ласково почесал скотинку за ухом.

— А давай твою жену съедим? — ядовито предложил в ответ. Паромщик огладил усы и уж хотел было приложить наглеца, чтоб за борт улетел, но… Ненароком взглянул ему в глаза — и кулачище разжался сам по себе. Такие глаза паромщик уже видел. Глаза сейдмана. Колдуна. Потому перевозчик просто обиделся и вопросов больше не задавал.

— Хорошее имя, Кристен, — честно промямлил юноша, — а я — Вальдер Виглафсон, из рода Виллеман. Миг она молчала. Глядя в никуда. Потом вскочила и набросилась, точно буран:

— Так что же ты сюда пришёл? Ещё и скотину приволок? Зачем? Скажи, ну зачем? А? ТЕБЕ-ТО ЭТО ЗАЧЕМ?!!! Потом отвернулась, опустилась на стул и зарыла лицо руками. Вальдер стоял посреди прихожей большой усадьбы на берегу Стредсея, ошеломлённый. Он никогда не видел, как плачут валькирьи. Ему хотелось влюбиться в неё, но не жалеть. Он не умел ни жалеть, ни утешать. А сейчас ему было жалко высокую хрупкую Кристен с глазами перелётной птицы и изувеченным крылом.

— Думается, нет нужды представлять вас друг другу, — раздался вдруг голос.

Он появился словно из ниоткуда. Немолодой, но ещё не старик. Одет во всё черное, с черной тростью в руке. На белой коже явственно синели вены. Худощав, чуть выше Вальдера. Длинные белые волосы волной лились на плечи. То ли седые, то ли слишком светлые — Вальдер не понял. Сам он был желтоголовый, в мать. Лицо человека было как глыба льда на солнце: меняется каждый миг, и в памяти оседает лишь искристое сверкание. И глаза: они казались тусклыми, подёрнутыми серым туманом, пустыми. Но это были тяжелые глаза. Глаза древнего моря. «Глаза отца!» — с ужасом подумал Вальдер.

— Что? — буркнул хозяин, — чего уставился? Думается, не так тебе описывали фоссегрима со Стредсея? Небось, рога, чешуя и огонь из задницы?

— Мне говорили, что нет тут никакого фоссегрима.

— А что сам-то мыслишь?

— Мыслю, что меня обманули. Белоголовый улыбнулся. Так улыбается луна.

— Что же, будь гостем, человек из рода Вилле Фольгера.

— Правда, что Вилле учился у тебя?

— Нет. Я учился у Вилле.

— Как же звать тебя, хозяин? Не фоссегрим же?

— Нет. Просто Грим. Это ты привел козу? Зря. Я не ем мяса. Отпусти её.

— А что ты ешь? Ты ведь тролль?

— Я тролль, — кивнул Грим. И добавил с достоинством, — но прежде всего я северянин. Я предпочитаю рыбу, как и люди заливов. Коза радостно заблеяла. Вальдер почесал затылок. А Кристен жутковато захихикала.

— У меня есть дела, — предупредил Грим, — отдыхай, Вальдере. Вернусь вечером — поговорим. Кристен, милая, не скучай. И исчез.

— От тебя несёт, — сообщила Кристен, — идём в баню. Тебе понравится.

— Я… э… спасибо, но… а вдруг у тебя мстительные родичи?

— Не будь недоумком, — устало сказала Кристен, — мы в доме фоссегрима. Понял, нет? Всё, родичи остались там, за озером. Больше нет ничего. Не дури. Ему понравилось. Потом они сидели, завернувшись в полотенца, и пили скир.

— Ну так зачем ты пришел сюда? — спросила она, — разве дар спиллемана у тебя не в крови?

— В том-то и дело, что нет… И он рассказал ей, в чем дело. Она посмотрела на него иначе. Как на своего. Как на брата.

— Почему ты сказала, что мне не надо искать фоссегрима? Она оглянулась.

— Он… он из рода троллей. Он сама жестокость. Я привела ему козлёнка. Он его осмотрел, но не принял. Потом… — голос сорвался. Глаза влажно блеснули. Вальдер коснулся её обнаженного колена.

— Не хочешь — не говори. Она улыбнулась.

— Спасибо. Но если не расскажу хоть тебе — сойду с ума. Зря ты сюда пришёл…

И продолжила.

— Он водил смычком по моей руке, пока не полилась кровь. Потом смычок вспыхнул, и пламя потекло по моим жилам. Моя кровь горела. Это не поэзия. Это такая боль… Такая сладкая боль… Как ненависть. Понимаешь? Потом он дал мне свою скрипку и велел играть. И я заиграла. А тот козлёнок… Он начал скакать под музыку. Я играла, он скакал, и мы не могли остановиться. Я видела, как он мучается. И играла. Я была бурей, понимаешь? А козлёнок умер. И тогда Грим рассмеялся. Безумно. Страшно. Зло. Так, верно, смеются только вороны. Потом он заиграл. И мёртвый козлёнок воскрес. Ожил. Его сердце не билось, он не дышал и не видел. Но он ходил, прыгал, блеял. И знаешь… На миг мне это понравилось. Вальдер не знал, что сказать. От этих слов веяло льдом. Он обнял Кристен. Без слов.