Тимофей Печёрин - Темная жатва

Куда там! Напротив, после Мора, выкосившего вроде бы одних лишь людей, природа вокруг тоже выглядела какой-то угнетенной — словно бы пришибленной. А, еще вернее сказать: больной. Почти не слышно было ни пения птиц, ни жужжания пчел; ветви многих деревьев целиком оплетались паутиной, а стволы стояли погнутые и узловатые.

Такой тоскливый вид и настроение придавал соответствующее: вместо боевитости, помноженной на пытливость, Аксель Рейн все более ощущал в себе склонность к раздумьям. Причем, раздумьям отнюдь не радостным. Сам не зная, почему, командир Королевской Гвардии зацепился за оговорку вёльвы: «твои беды… нет, твоя судьба решится…». Вернее, не зацепился, а скорее уж влип в нее, точно муха в жбан с медом.

Оговорка, быть может, была и случайной — да только вот очень уж двусмысленно она прозвучала. Ничего не имея против окончания своих бед, решения судьбы капитан Рейн желал далеко не всякого. Судьба герцога Оттара ведь тоже решилась: под стенами Кронхейма, где последний обладатель Руны Власти лишился и войска, и самой жизни.

Еще довольно-таки ни к месту Аксель Рейн полюбопытствовал насчет причин, заставивших Деменция оставить свою родину. В своих представлениях командир Гвардии привык видеть Азаранскую Империю чудесной, едва ли сказочной страной. Где не бывает мороза и снега, а значит и их верного спутника — голода. Где люди куда как более умелые и просвещенные, чем его, Рейна, соотечественники. Так что даже тирания тамошних правителей, если и могла послужить поводом покинуть такую страну, то едва ли поводом достаточным. В конце концов, злодеи и безумцы оказывались на престоле и по эту сторону хребта. Чего стоил один только Адальрад Второй, породивший самого Акселя Рейна.

Свои суждения капитан изложил Деменцию на очередном привале — где, помимо снисходительной улыбки получил и вполне обстоятельный ответ. Да, подданные Азарана редко испытывали нужду в хлебе насущном; и умели они многое из того, чему в Рикенланде не научатся и за века. Например, выплавлять стекло или подводить воду в города. Но соль заключалась в том, что от северных соседей азаранцы отличались не одними лишь достижениями. Помимо оных, презираемые на юге варвары оказались чужды и страшному пороку, имя которому рабство.

«Знает ли доблестный капитан, каково это — быть рабом? — вопрошал Деменций, — представляет ли хотя бы?». И терпеливо, как ребенку, рассказал собеседнику об особенностях рабского положения. О том, прежде всего, что раб по сути переставал быть человеком и оказывался вещью в руках своего хозяина. Именно так: вещью, с которой последний вправе поступить, как заблагорассудится. Хоть заставить драться на арене на потеху толпы, хоть отправить работать в каменоломню, а хоть и просто убить или принести в жертву. А еще, как вариант — употребить для похоти, в самых ее грязных и противоестественных формах.

Когда-то в рабство попадали только пленники из покоренных Азараном племен. Теперь же превратиться в живую вещь мог любой подданный и за самый ничтожный проступок… и даже без оного. Порой доставало одного лишь желания императора или кого-то из его приближенных, прихоти их жен или отпрысков. Да-да, по малейшей прихоти рабами становились даже великие мудрецы и полководцы. Деменций менее всего желал себе подобной участи, потому и перебрался в Рикенланд. В страну, где жизнь, быть может, и не столь изобильна, зато дышится много легче, свободней.

Аксель Рейн слушал и удивлялся… а еще позволил себе даже некоторое сомнение: уж о той ли стране говорит алхимик из-за гор? Лично ему, командиру Королевской Гвардии, хваленая свобода казалась чем-то вроде плода, аппетитного и сочного, но висящего слишком высоко. Настолько, что рукой не достать, как ни тяни. Ну или горящим очагом, нарисованным на стене: такая картина, будь она сколь угодно яркой и правдоподобной, дать хоть чуточку тепла все равно не способна.

Вина (или, если угодно, заслуга) в том принадлежала, конечно же, столпам, что ни больше ни меньше, держали всю жизнь Акселя Рейна. Звали их служба и долг, приказ и исполнение. И далеко ходить не надо: достаточно вспомнить, что в Лесной Край отправиться, решая свою судьбу по подсказке юной вёльвы, он мог не иначе как с позволенья свыше. Не заинтересуйся этим походом сам канцлер, не найди в оном выгоду для себя — так и сидел бы дальше бравый капитан в столице, душевно терзаясь и мечтая о расплате.

Так что, если хорошо поразмыслить, командир Гвардии тоже был рабом — в некотором смысле. Даром что жил, по уверению Деменция, в свободной стране.