Тимофей Печёрин - Темная жатва

Человек спал чутко; при малейшем шорохе он готов был открыть глаза и, вскочив на ноги, взяться за оружие. От крепкого сна его отучили годы службы… а еще, что греха таить, нечистая совесть. Это лишь праведники и младенцы могли позволить себе предаться ночным грезам. А когда тебя посещают люди, некогда погибшие от твоей же руки, сладких снов как-то не получается.

Кроме того, без непрестанной бдительности в Лесном Краю теперь было просто не выжить. И хотя заразиться Мором человеку уже не грозило, сама встреча с его порожденьями не прельщала все равно. Особенно когда последних оказывалось слишком много, а нападали они не иначе как среди ночи.

Еще человек донельзя тщательно подходил к выбору места ночлега. Уснуть под деревом, на поляне или в самодельном шалаше он позволял себе в крайних и очень редких случаях. Таких, когда иного выхода просто не имелось. И уж тем более человек никогда не засыпал на открытой местности — ибо тогда участь быть растерзанным упырями была ему обеспечена наверняка.

Вот и на сей раз человек выбрал для ночевки не что-нибудь, а заброшенную деревню. Заброшенную, большей частью сожженную… однако, как оказалось, не обделенную хотя бы одним уцелевшим домом. В этом-то доме и остановился последний живой человек в Лесном Краю, а ближе к ночи не забыл стаскать со всей деревни поленья и подпереть ими дверь да оконные ставни. Так что если б упыри попытались взять дом приступом, это стоило бы им некоторых усилий… и, конечно же, заметного шума. Более чем достаточного, чтобы разбудить спящего человека — особенно если тот спал очень чутко.

Только вот в эту ночь все предосторожности человека прошли втуне. Никто не ломился в дом, не тянул мертвые окоченелые руки к последнему носителю жизни. Ничего этого, в сущности, не понадобилось. Ибо сколь бы ни были прочны бревенчатые стены дома, а предохранить своего постояльца от холода они не могли.

Вообще, теплом ночи не отличались — особенно ночи в северных землях. Только вот на сей раз холод выдался изрядным: каковым, наверное, он не бывал даже у горных вершин. Дорожный плащ, укрывавший человека, больше не казался ему тяжелым и плотным, а превратился в тоненькую ничтожную тряпицу. Отчаявшись кутаться, кляня себя за то что не догадался зажечь очаг, и, конечно же, безмерно удивляясь столь резкой смене погоды, человек наконец открыл глаза… и обомлел. Настолько неожиданным оказалось то, что он увидел.

Дом промерз и выстудился насквозь: стены покрывал иней, из-за чего горница напоминала, скорее, погреб-ледник, чем людское жилище. Иней сверкал крохотными искорками под холодным сиянием, похожим на лунный свет; на очень яркий лунный свет, коему неоткуда было взяться в напрочь закрытом доме. Испуганно озираясь, человек вскоре увидел и источник этого сияния: бледную, полупрозрачную фигуру женщины… точнее — молодой девушки.

Сказать по правде, человеку доводилось слышать о призраках: душах людей, по каким-либо причинам не обретших покоя после смерти. Доводилось-то доводилось… только вот единственным призраком, виденным им воочию, был разве что Двэйн Бестелесный — предводитель культа Тлетворного. А с ним, этот культ, по большому счету и погубившим, человеку хотелось встречаться меньше всего… как, впрочем и с любым другим беспокойным духом.

Лицо девушки показалось знакомым; человек почти сразу понял, что уже где-то видел ее при жизни. Не потребовалось много времени и на то, чтобы вспомнить — где. После чего пожалеть, что не упыри явились к его ночлегу — ибо против такой гостьи одинаково бесполезными оказывались и оружие, и собственный боевой опыт.

— Ты… я не виноват! — сам не зная, на что надеясь, пролепетал человек.

Голос, неожиданно для него самого, прозвучал на редкость жалко, неубедительно и даже смешно.

— …по крайней мере, не только я! Не понимаю вообще, зачем ты ушла. Тебе-то Мор не грозил… только лапотникам твоим.

Ответом человеку стал жуткий не то визг, не то хрип — нездешний, не принадлежавший миру живых. От него человек поневоле зажал уши… а потом и вовсе обхватил руками голову. Помогло не слишком: вместе с визгом на человека обрушился и порыв студеного ветра, почти метели. Порыв этот вышел недолгим, однако и его едва не хватило, чтобы последний живой в Лесном Краю перестал быть таковым.

— Ну что тебе от меня надо? — вскричал человек, вместе со словами исторгая изо рта клубы пара, — что я могу… теперь-то? Я просто хочу покинуть это распроклятое место — понимаешь? По-ки-нуть! Перебраться туда, где еще остались живые люди. Да я лучше сдамся первому попавшемуся стражу; лучше всю вину за Мор возьму на себя, в темнице сгнию… все ж лучше, чем здесь оставаться!