Робин Маккинли - Красавица

– Прошу простить, господа, но оба наших ялика смыло за борт во время бури. Я решил, что лучше мы встанем в доке, чем положимся на удачу и будем звать другой корабль из гавани. Видите ли, – пояснил он с усмешкой, – якорь мы тоже потеряли, и протекает наша посудина с такой страшной силой, что я спешил подогнать ее поближе к берегу, чтобы мои ребята смогли спастись в случае чего. Пловцы из нас сейчас никудышные.

Лишь теперь я узнала этого худого и оборванного незнакомца – по улыбке. Это был Робби.

– Но кто вы такой, сэр? – спросил один из подошедших к нему.

– Меня зовут Роберт Такер, а это – мой корабль, «Белый ворон», точнее, то, что от него осталось. Я работаю – то есть работал – на Родерика Хастона. Шесть лет назад я вышел в море еще с тремя судами – «Стойким», «Ветродуем» и «Везучим». Однако нам отчаянно не везло.

Лиц его собеседников я не видела. Один из них, юноша в костюме конторского служащего, кинулся в гавань сообщать новость, а Робби, помолчав, продолжил:

– Вы не знаете, что сталось с остальными тремя? Мы потеряли их из вида четыре года назад, после бури – нашей первой бури, – добавил он с горечью. – И где мне найти мистера Хастона? Я вижу, тут многое изменилось, пока нас не было. – Он кивнул на склад, который я заметила вначале. – Наверное, он давно списал нас со счетов. Но мы болтались в таких краях, откуда никак не послать весточки. Раз или два я пытался, но, видимо, они не дошли.

Картину вновь заволокло туманом, а когда он развеялся, передо мной оказалась зеркальная крышка столика в полутемной комнате заколдованного замка.

– Робби… – прошептала я. – Он вернулся. Живой! А Грейс и не знает… Чудище, то, что мы видим, происходит сейчас? Робби только сейчас пришвартовался? И Грейс с Хоуп только сейчас разговаривали?

Он кивнул.

– Тогда еще не поздно! Боже мой… Если Робби отправится в Синюю Гору сегодня же, он прибудет лишь через два месяца, а ведь он не отправится… У него первым делом команда и корабль. Да и сам он очень плох – по нему видно. Хорошо, если догадается хоть весточку послать, но ведь у этих гордецов все не как у людей – начнет из ложной скромности откладывать зачем-то. Боже мой…

Я в волнении прошлась туда-сюда по комнате. Чудище, аккуратно вытерев столешницу тряпкой, устроилось в своем большом кресле, но мне сейчас было не до него.

Надо рассказать Грейс. Если она обручится с этим священником – даже если просто решит, что дала ему повод надеяться, – она пойдет до конца. Из чувства долга. Несмотря на всю любовь к Робби.

– А ты не мог бы послать ей подходящий сон? – придумала я.

Он шевельнулся в кресле:

– Мог бы, но сомневаюсь, что получится. И даже если получится, она не поверит сну.

– Почему? Ведь отец верит?

– Да. Потому что ему хочется верить. И он видит цветущие розы, подтверждающие действие волшебства. А Грейс часто снится, что Робби благополучно возвратился домой. Она понимает, что эти сны всего лишь порождение ее любви, и приучила себя не верить им. Поэтому и моему сну не поверит. И потом, твои сестры – барышни прагматичные, вряд ли мне удастся хоть что-то им внушить. Вот отец твой – другое дело. И Жер. И Мерси, кстати. Но ни отец, ни Жервен, сама понимаешь, не признаются, что им приснился Робби, – чтобы не растравлять раны Грейс. А Мерси еще слишком мала.

Я остановилась посреди комнаты:

– Ты хорошо знаешь мою семью.

– Я много за ними наблюдал, с тех пор как твой отец в одиночестве отправился домой. Они стали мне очень дороги – думаю, из-за тебя. Вот я и посматриваю, проверяя, все ли у них хорошо.

– Тогда отпусти меня домой – на день, на часок! – я только скажу Грейс, и все. Она не должна выходить за Лори, иначе она останется несчастной до конца дней своих, узнав, что сердце не обманывало ее насчет Робби. Заодно родные увидят, что со мной все отлично, что я счастлива и за меня можно не тревожиться. А потом я вернусь. И больше никогда не попрошу свободы. Пожалуйста, Чудище! – Я опустилась на пол перед креслом и положила руки Чудищу на колени. В комнате с задернутыми портьерами по-прежнему царил полумрак, выражения лица его я не видела, только глаза блестели в темноте. В наступившей тишине слышалось лишь мое собственное дыхание.

– Я не могу тебе отказать, – наконец проговорил он. – Особенно в том, чего ты желаешь всем сердцем. Даже если это будет стоить мне жизни. – Он вздохнул так глубоко, словно хотел вобрать весь воздух в комнате. – Езжай домой. Я отпускаю тебя на неделю. – Наклонившись он вынул из большой вазы, стоявшей рядом с креслом, пышную алую розу, похожую на ту, которую привез домой отец почти восемь месяцев назад. – Вот, возьми. – Я ухватила мокрый холодный стебель. – Неделю она простоит свежая и крепкая, как сейчас, но на восьмой день завянет и умрет. И тогда ты узнаешь, что твой преданный друг тоже при смерти. Потому что без тебя, Красавица, мне не жить.