— Не думаю, что такое есть хоть где-нибудь. И не думаю, что его возможно создать, — сказала она, предупреждая возможный вопрос художника.
Аллегри не верил. Мысли в его голове смешались: сон, чувство надежды, путешествие в столицу, разговор с королем… Неужели все зря?
Богиня наблюдала, как на его лице отчаяние смешивается с недоверием. Откуда взялось первое, было ей непонятно; второе же отчего-то оскорбляло ее.
— Эль Аллегри, как можно не понимать простой вещи? Даже богам недоступно сотворение нового; мы можем пользоваться только тем, что уже существует в мире. Даже ваше хваленое творчество — не более чем перестановка старых вещей местами. Стихии, наши прародители, тоже не могут создавать — они всего лишь причина — в одном случае, и последствия — в другом. Спрашивать надо у первопричины всего, у хаоса, но где он и может ли говорить вообще — даже мы не знаем. Более того, — она помедлила, — я не советовала бы даже думать о том, чтобы к нему обратиться. Его лучше не будить. Когда-то он имел силу — пусть только во время затмений. Но эти века были самыми страшными для вас, людей…
Что-то было неправильно в речи богини, Аллегри знал это. Ничто не говорило о том, что она врет; просто ее слова диссонировали со сном художника о флейте. Такой инструмент существует, он не мог в этом сомневаться.
Внезапно ему в голову закралось подозрение: а может, он просто сходит с ума? С каких это пор он по наитию срывается с места и бежит выяснять, правда ему приснилась или нет?
Сон о флейте ощущался как обещание, как если бы кто невидимый сказал: "протяни руку и возьми".
"Наверное, со мной действительно что-то не так", подумал художник, но ему уже было все равно. Всегда есть вероятность, что сон станет правдой, и ему хотелось верить в это.
3. Побег.
Океанский ветер не унимался, и если для меня это в самом худшем случае означало простуду, то для растения все могло окончиться фатально.
Как я уже говорил, занятия магией в нашей стране не одобрялись и даже более того, они могли повлечь за собой некоторые проблемы. Однако цветок, который мне оставил ночной гость, явно бы не выдержал местной погоды, а подходящей коробки для него у меня не было. Поэтому, пусть и не без некоторого риска, я все-таки решил создать слабенький защитный кокон, одно из немногих заклинаний, которые остались в моей памяти.
После того, как разрушили обсерваторию, учебник магии пропал из-под моей кровати.
Я выехал из гостиницы в полдень.
Народ давно уже ушел на промысел. На пустынных улицах перед своими лавками, совсем как береговые крабы на охоте, сидели торговцы. Я буквально чувствовал, как их взгляды цепляются ко мне, лошади, кокону с цветком… К счастью, скоро лавки кончились, и только в последнем доме мужчина в белой робе — местный лекарь, что ли? — вышел на улицу и наблюдал за мной до тех пор, пока поселок не скрылся за холмами. Во всяком случае, когда я обернулся, он все еще стоял там, приложив руку ко лбу.
Я хлопнул Семерку, мою лошадь, по шее. Хотелось быстрее оставить это место позади.
Эхо в нашей стране имеет свои особенности: оно приходит со всех сторон и по многу раз, как будто путешествуешь не один, а в целой толпе. Возможно, это могло бы объяснить, почему я не сразу заметил всадника.
Не стоило даже и пытаться сбежать от преследователя — его лошадь была из породы ойомейских рысаков. Держали их в основном аристократы, а по одежде всадник явно к ним не относился. Украл, похоже. Надо иметь очень много денег и терпения, чтобы выдрессировать такую лошадь. В неволе они не рождались, а дикие были весьма и весьма агрессивны.
Всадник нагнал меня. Я рассмотрел его: узкое, смуглое, скуластое лицо, серые глаза, которые, казалось, смотрели дальше, чем то было на самом деле, черные прямые волосы, длиной до подбородка… Ойгур? Да, точно ойгур, житель северного побережья. Когда мне случалось навещать Сенметта в Центральном городе, то постоянно натыкался на представителей этого народа.
На вид ему было лет двадцать семь — двадцать восемь.
Одежда у него и вправду была латанная-перелатанная. Полуостров Ойгир, что примыкает к нашему государству с северной стороны, слыл бедным государством с варварскими обычаями. Говорят, там даже ели конкилонок — морских улиток.
Он показался мне смутно знакомым.
Я не то чтобы испугался, скорее, насторожился. Защищаться мне было нечем — дороги у нас мирные и разбойников нет. Зачем нам копья и ножи? Это для тех народов, которые еще не додумались до использования мозгов в конфликтах.
Читать дальше