Евгений Гиренок - Метанойя [litres самиздат]

– Плачь, плачь… Слезы– это хорошо, значит, душа жива. Сначала бывают слезы жалости к самому себе, а потом они становятся слезами покаяния пред Богом.

Я тихо спросил:

– Батюшка, где мне найти Его?

– Где? В своей душе… Обычно мы привыкли думать о Боге в лучах Его славы, величия, силы и гнева. Господь Пантократор, Бог Вседержитель. И это правильно– о таком Боге можно думать и молиться Ему в страхе и трепете… Но Бог захотел явиться нам так, как ни один человек не мог себе Его вообразить или представить или даже подумать. Потому что Бога беспомощного, Бога смиренного, Бога уязвимого, побежденного, битого. мучимого, Бога как будто убитого никто себе не мог представить. Этот Бог нам явился– Он нам показал, что нет такой бездны, которая для Него слишком глубока, нет такой обездоленности, которая превосходит Его способность все отдать, всего Себя, до конца, чтобы поделиться с нами тем, что Он Сам есть: Жизнь вечная, вечная Радость, Сияние и Свет, Истина и Торжество. Этого Бога можно познать, только когда обездоленность, горе, несчастье, одиночество, сиротство вдруг нас охватят и будут держать в своих тисках. Загляни в свою душу, и ты увидишь, что она создана для Бога, и ничто на свете, кроме Самого Бога, не может ее заполнить до конца.

Он чуть помолчал и предложил:

– Оглянись вокруг. Видишь, эти лики тех, чьи души просияли светом Бога. Эти люди просияли не своим светом, не своими талантами, не своим умом, не своей красотой, не своим красноречием, не своей ученостью, а светом Духа Святого, светом благодати, сиянием Божиим. Человек призван быть пламенем, но мы забываем об этом, мы не горим, а лишь дымим, как сырые дрова. Святые Отцы говорили: никто не может отвернуться от земли и обратиться к небу, если не увидит на лице или в глазах хоть одного человека сияние вечной жизни. Ты хочешь найти Бога, ты жаждешь Его Света, но между тобой и этим Светом стеной встает твоя греховность, холодность, неверие.

– И что мне делать?

– Сначала понять, осознать то, что разделяет тебя и Бога, осознать свой грех. А потом очиститься от него, избавиться от него– ведь нам оставлено покаяние, и именно покаянными слезами призывается Милосердие Господне и Его любовь. Слово «грех» значит ошибка, и открывая его, мы признаем свои жизненные ошибки, признаем свою неправоту пред Богом. И именно в покаянии ощущается душа и разрушается стена греха. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся». Через покаяние мы познаем самих себя, познаем собственную душу, познаем окружающий мир. И только через глубокое, искреннее покаяние в сердце происходит встреча с Богом.

– Но я не умею каяться, батюшка…

– Моли Бога, и Он откроет тебе душевные очи, как отверз глаза слепому. И ты увидишь весь смрад греха, и ужаснешься, и заплачешь, и покаешься. Пойми одно– к Богу нельзя прийти собственными усилиями, полагаясь на свой труд; Он Сам приходит, когда видит, что ты готов Его принять. Начни– и Он продолжит, сделай шаг– и Он сделает два, попроси– и Он поможет.

– Но как начать?

Он улыбнулся.

– Да прямо сейчас. Ты крещеный?

– Да, но это было очень давно, в детстве. А так– я даже крестик и тот не ношу.

Батюшка с легкой укоризной покачал головой.

– Плохо. Но не смертельно.

Он подошел к деревянному резному столику в углу и, открыв стоящий на нем железный ящичек, достал из него несколько нательных крестов на шелковых нитках. Отделив один, он протянул его мне, а остальные убрал обратно.

– Вот, возьми– это знак того креста, что возложен на тебя Господом. Неси свой крест со смирением и ясным сознанием, а все остальное приложится.

Я надел крестик и, поцеловав его, внезапно решился:

– Батюшка, а могу я попробовать исповедоваться?

– Для этого всегда время подходящее, а сейчас особенно. Мне только необходимо приготовиться– облачиться надлежащим образом.

Он на несколько минут вышел в боковой придел, а вернулся уже в епитрахили и поручах. Повернув меня лицом к алтарю, он встал рядом и начал читать молитвы. Я почти не разбирал слов– церковно-славянский язык воспринимался как красивая, но непонятная вязь с каким-то особенным внутренним ритмом. И душа чувствовала этот ритм, проникаясь необыкновенным присутствием Бога. Когда отец Григорий, заканчивая молитву, возвел глаза к иконе Спаса Нерукотворного и сказал: «Се чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое…», я нисколько не усомнился, что так и есть.

И мы начали. Я потерял счет времени и даже воспоминание о нем, словно оно перестало существовать, я впервые в жизни попытался искренне говорить о себе, ничего не тая, не пытаясь оправдываться и выглядеть лучше. Мне было и стыдно, и трудно, но я понимал, что если хочешь исцелиться, то надо подробно и правдиво поведать врачу о своей болезни. Я говорил и говорил, и когда мне казалось, что сказал все, батюшка задавал вопрос и поднимал новый пласт, о котором я даже и не подозревал. Я никогда не думал, что зло так сильно пустило метастазы в моей душе, так срослось с ней. Получалось, что вся моя жизнь– это сплошной сгусток греха, непрекращающаяся ошибка. Комок грязи, маравший все, к чему прикасался. И я вдруг понял, что давно уже повинен смерти, и только бесконечная милость Божия может меня спасти. Спасти от чудовищной власти греха надо мною, над моими мыслями, моими словами, моими делами. Власти, которую обманом захватили призраки, потерявшие возможность реального бытия и теперь стремящиеся ложь сделать истинной, помочь ей обрести действительность и сделать мою жизнь адом. И однажды попав под эту власть и впустив в свою душу зло, я уже не могу сам избавиться от него, как невозможно самому вытащить себя за волосы из болота. Призраки обрели сущность и стали управлять моими мыслями, моими желаниями, моей волей, постепенно убивая ослепшую душу, которая даже и не понимала, что с ней происходит. Но для того и пришел Иисус на землю, чтобы разрушить это плен, освободить гибнущие души и подарить им жизнь. Иисус Спаситель, Господь мой и Бог мой… «В бездне греховней валяясь, неизследную милосердия Твоего призывая бездну…» Слезы душили меня, в носу щипало, а в горле сжался ком, так что даже и говорить было трудно. В какой-то момент я замолчал и просто заплакал, тоскуя по распятому мной Господу, Которого я предал, от Которого отрекался своей жизнью, от Которого убегал, боялся и ненавидел. Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго. Я знал, что Господь слышит меня, я чувствовал. Как Он стоит рядом и вопрошает, как когда-то вопрошал Петра: любишь ли Меня? Я сокрушенно кивал головой и шептал: да, Господи. И с души спадали тяжелые цепи, освобождая ее полет, и она радостно трепетала, взмывая в небо и прикасаясь к чудесному Свету, и тут же возвращаясь обратно, как бы приглашая взлететь тело и наполняя его необычайной легкостью.