Сэмюэль Дилэни - Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна [сборник litres]

Я глянул на покромсанные цветы:

– Нужна.

– Ну, скакун вот он, а работа твоя – подняться на нем сюда и доехать до остальных. Это покамест.

(Так, надо вспомнить… Погонщики сидят у ящеров меж горбатых плечей, а ноги упирают им в чешуйчатые подмышки… Это мои-то ноги?? Гм, ладно. А руками, значит, держатся вот за эти две белые штуки вроде усов, что торчат из-под жабр. Ну, как там говорится? Йо-хо-х… нет… Йиии-хааа!)

Потом мы пятнадцать минут колупались в грязи, а новый знакомец орал нам сверху советы. Я от него выучил такие словечки, каких сроду не слыхивал. Под конец мы уже оба почти смеялись.

В общем, мы с драконом выбрались-таки наверх и ехали вдоль озера, пока он случайно не скинул меня в воду (во второй раз).

– Слушай, ты всерьез думаешь, что я выучусь ездить на этой зверюге?

Одной рукой он помогал мне встать, другой держал дракона за усы, третьей сворачивал кнут, а четвертой скреб мохнатую голову.

– Не раскисай. Я в первый раз был не лучше. Садись обратно.

Я сел и на сей раз усидел. Мы хроменько проскакали взад и вперед вдоль берега. Нет, со стороны-то это красиво, но по ощущениям – будто хромаешь. На ходулях причем.

– О, постигаешь помаленьку.

– Благодарю. Скажи теперь, где стадо и как тебя величать?

Он стоял по щиколотку в озерном плеске. Я, падая, обрызгал его, а утреннее солнце уже вошло в силу и играло в капельках у него на груди. Он улыбнулся и вытер лицо.

– Паук. А твое имя я не расслышал что-то…

– Ло Лоби. – Я радостно раскачивался меж чешуйчатых плеч.

– С погонщиками про Ло забудь, – сказал Паук. – Это тут лишнее.

– Я бы и не стал, просто в деревне у нас так принято.

– Стадо вон там. – Он пустил своего дракона следом за мной.

С янтарными волосами, четверорукий, чуть горбатый, Паук имел в себе два метра костей, а кожи – на метр восемьдесят. Поэтому обтянут был туго, да еще и перехлестнут длинными, узкими жилами. Солнце обожгло его докрасна, потом до бурого, но красное еще просвечивало изнутри. Когда он смеялся, казалось, что у него в груди хрустят сухие листья. Мы молча огибали озеро. И какая была музыка!

Драконы, стадо голов в двести пятьдесят, паслись в лесной лощине за озером и стонали (как выяснилось, это у них означает радость). Шесть лет назад я по юности навыдумал про погонщиков всякой романтики – оно и засело в голове. А они, как оказалось, народ со всячинкой. Понятно, почему тут обходятся без Ло и Ла: двое было таких, что неясно, как они верхом-то держались. Но я не стал задаваться и заговорил по-простому.

У одного парня, впрочем, с головой было все в порядке – видно было по тому, как он поблескивал на меня своим зеленым глазом, как ловко действовал кнутом, как уверенно обращался с драконами. Но он оказался немой. Из-за этого, что ли, я загрустил тогда и вспомнил Фризу? Соберись, велел я себе, у тебя есть дело.

А еще имелся типус – Белыш рядом с ним был бы полным нормом. У него была какая-то болезнь желёз, и он тоже плохо пах. Он все хотел рассказать мне свою жизнь: моторика рта нарушена, как разволнуется – начинает брызгать.

Лучше бы Вонючка был немой, а не Одноглаз. Одноглаза я спросил бы тогда, где он бывал, что видел: он знал хорошие песни.

За ночь драконы разбредаются, а утром их сгоняют в стадо. Так Паук, собирая отбившихся зверюг, подобрал и меня. За завтраком я из хлюпанья Вонючки вывел, что я – замена кому-то, кого прошлым вечером постиг конец тяжелый, печальный и неопрятный.

– В здешних краях не угадаешь. Чудородам моим ничего не делается, а она на вид нормальней тебя была, и вот: нет ее, – задумчиво проговорил Паук. – Так-то, парень.

Одноглаз из-под черной копны волос поймал мой взгляд и продолжил наращивать кнут.

– Когда уже яйца допекутся? – спросил Нож, щупая серыми руками камни кострища.

Паук дал ему пинка:

– Будешь есть вместе со всеми.

Нож отковылял в сторонку, но скоро возник опять.

– Погреться… – виновато бормотнул он, увидев, что Паук снова занес ногу. – Я люблю, где погреться…

– Грейся, только держи лапы подальше от еды.

– Куда вы их гоните? – спросил я. – И откуда?

– Они выводятся в Горячей топи, это отсюда километров двести на запад. Потом мы их гоним через Великую столицу в Брэннинг-у-Моря. Там всех неплодных забивают, у самок берут яйца, осеменяют, мы отвозим яйца обратно и зарываем в торф.

– В Брэннинг-у-моря? И что они там делают с такой кучей драконов?

– На мясо пускают по большей части, а сколько-то оставляют для работ. Брэннинг тебе, наверно, чудом покажется после твоих джунглей. Я-то столько раз был там, что давно привык. У меня в Брэннинге дом, жена и трое детей. И еще семья на болотах.