Сэмюэль Дилэни - Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна [сборник litres]

– И свалишься, и свернешь себе шею. – Он погрозил мне пальцем, когтистым, как у Мелкого Йона. – Ну что ж, беги, беги ко мне, Ло Лоби.

– Если я тебя найду, ты вернешь Фризу?

– Ну, Дорика-сторожа я уже вернул тебе ненадолго.

– Фризу вернешь?

– Кого я убил – они все при мне. Я тоже сторож, держу их в своей собственной Клетке.

Влажный смех, похожий на воду, бегущую по холодной трубе.

– Кид Каюк?

– Что?

– Где ты?

Мой голос зацепился за костяные иглы его усмешки.

– Откуда ты взялся, Кид Каюк? Куда идешь?

Его длинные пальцы скользили в рыжих волосах, словно льняные веревки в груде золотых монет. Он отпихнул ногой сорняки от сточной решетки.

– Детство мое изжарилось в Клетке, в песках экваториальной пустыни. Только Дорика-сторожа у меня не было. Как и ты, резвившийся в своих джунглях, я был преследуем памятью тех, кто жил под этим солнцем до нас и чей облик, любови и страхи переняли предки наших предков. В Клетке большинство моих соседей умерли от жажды. Сначала я помогал некоторым, добывал им воду так же, как Фриза кинула камешек, – я и это видел, конечно. Потом я убивал всех, кого сажали в Клетку, и получал воду прямо из тел. Я подходил к изгороди и глядел поверх дюн на пальмы оазиса, где работало наше племя. Тогда я еще не собирался покидать Клетку, потому что видел глазами всего мира. Я видел то, что видели ты, Фриза и Дорик, я вижу все, что происходит в этом галактическом рукаве. Когда то, что я вижу, меня пугает, я закрываю глаза, через которые смотрю. Так было с Фризой и Дориком. Когда мне становится любопытно взглянуть еще раз, я их опять открываю. Как с Дориком, например.

– Ты силен, – сказал я.

– …Итак, я родился в пустыне, где смерть сеется, как песок, сквозь горячие ребра земли. А теперь ухожу все глубже и глубже в море.

Он снова поднял глаза, и его рыжие волосы отнесло назад в дрожащей зелени.

– Кид Каюк, – крикнул я (он отдалялся, был уже далеко). – Почему ты попал в Клетку? Ты на вид функциональней, чем половина Ла и Ло у меня в деревне.

Он искоса глянул на меня:

– Хорош функционал. Хорош функционал, родившийся в пустыне белокожим и рыжим, с жабрами!

Жадный разъятый акулий ротик размылся и исчез. Я сморгнул. Не надумав ничего лучше, достал из конторского шкафа бумаги, разложил под столом и лег на них, усталый и растерянный.

Помню, еще взял какой-то листок и по слогам пробился через один абзац. Я одно время рыскал в деревенском архиве, и Ла Уника научила меня простой грамоте, чтобы я мог разбирать надписи на пластинках.

…спешно эвакуировать верхние уровни. Аварийный датчик показывает пороговый уровень радиации. Приборы точного измерения находятся…

Большинство слов было мне не по уму. Я ступнями разорвал листок пополам и руками – на четвертушки, высыпал бумажки дождиком на живот, взял мачете и стал баюкать себя музыкой.

Прошло сколько-то часов – может, два, может, двенадцать. Я выкатился из-под стола и встал, кряхтя, зевая и почесываясь. Когда я вышел из комнаты, свет погас.

Я не пошел обратно, а двинулся дальше вглубь. В тоннелях полно проломов в верхние уровни. Буду идти, пока в один из них не проглянет утро, а там и вылезу. И вот полчаса спустя вижу метровую трещину в потолке, в трещине – утро и черные листья. Прыгаю. Ляхи у меня прыгучие.

Вылез наверх, цепляясь за осыпчивые края и смирные колючки. Споткнулся о лиану, но в основном справился нормально. Это чтобы не говорить «в целом». Снаружи было прохладно и туманно. Метров через пятьдесят блеснул плещущий край озера. Я пробрался сквозь заросли и вышел на пустой берег. За валунами начался гравий, потом песок. Озеро было большое. По одну руку хороший берег переходил в тростники, топи и прочую дрянь. За озером виднелась равнина, заросшая дроком. Я не знал, куда мне надо, но в болото не хотел и выбрал то, что лежало по другую руку.