Владимир Свержин - Трактир «Разбитые надежды»

— А, Лешага! — заметив гостя, остановился Библиотекарь. — Я вижу — ты привел нового читателя.

Черный, подавленный необычной обстановкой, жался к ногам хозяина. Заметив неуместный, по его мнению, интерес к себе, он на всякий случай обнажил клыки и зарычал.

— Не надо, — Леха положил руку на загривок пса. — Это свои. Не бойтесь, он никого не тронет.

Морщинистое усталое лицо Библиотекаря на миг осветилось улыбкой, но затем она стала печальной, точно вымученной.

— А мы, видишь, тут… — он грустно развел в стороны руки, указывая на опустевшие полки. — Надо спрятать, а то ведь, не ровен час… Врага, как сказывают, много. Он идет, никого не щадя. Я и подумал, если вдруг что, то книги лучше надежно укрыть.

— Мы не пустим их сюда, — жестко выдохнул Леха.

— Это конечно, — закивал Библиотекарь. — Это понятное дело, покуда живы, покуда в силах держать оружие… И двух мнений быть не может, конечно, не пустите.

Но если вдруг все пойдет не так, если вас убьют? Знаешь ведь, в бою всякое случается, — он поглядел в помрачневшее лицо воина. — Ты не обессудь, я же от всей души. Никому плохого не хочу, а тебе так и подавно. Я верю, что ты победишь, но книги… — он ласково погладил все еще стоящие на полке томики. — Они не должны пропасть, исчезнуть, сгореть в огне, развеяться в дым. Они должны остаться и нести знания.

Понимаешь, Лешага, человек, он рождается, живет и умирает. Таков его путь. Был — и нет. «Цвел юноша вечор, а ныне…» — старик прервал сам себя. — На его место является другой… — Библиотекарь спустился по стремянке и сел на одну из ступеней. — И никто бы не знал, жил он вообще или нет, когда бы мысли и страсти, клокотавшие в душе, человек не сохранил здесь, в этих книгах. Понимаешь, Лешага? Людей этих давно нет, многие умерли еще задолго до Того Дня, а книги — остались.

Представь себе, эти люди продолжают разговаривать с нами, делиться знаниями. Это меня до сих пор поражает. Читаешь, бывало, о какой-то прелестной юной девушке, о том, как неведомый мне мужчина любит ее, и словно сам переживаешь это чувство. Понимаешь вроде, что девушка и состариться-то успела, и умерла давно, а все же… Вот послушай, — он прикрыл глаза:

Леха представил себе на месте той самой «неведомой одной» Лилию, и сердце его застучало чаще.

— Ведь правда прекрасно, Лешага? — изучающе глядя на могучего собеседника, поинтересовался старик.

— Да, — подтвердил тот и, радуясь возможности хоть на минуту вклиниться в речь Библиотекаря, пояснил: — Я тут книги принес, — ученик Старого Бирюка скинул вещмешок с плеча и развязал его.

— Книги? — задумчиво протянул Библиотекарь. — Книги — это здорово, — вздохнул он, — это замечательно. Но, понимаешь, сейчас я не могу купить их. Пойми меня правильно, никто не думал, что такое может случиться. Даже это все не поместится в тайники. Я с ума схожу, думая, что делать с остальными.

Было слышно, что Хранитель Знаний еле сдерживает слезы отчаяния.

— Я не продавать принес, — отчего-то смущаясь, покачал головой Лешага.

— Зачем же тогда? — от удивления книгочей даже несколько воспрял духом.

— Я сейчас ухожу воевать. Постереги их, только чтоб не пропали. Там одна книга очень умная, я с ней каждый раз сверялся, всегда правду говорила. Жалко будет потерять. Вот, — он достал полюбившийся за время дороги небольшой том с ехидной физиономией на обложке.

— Макиавелли, «Государь», — прошептал Библиотекарь, и глаза его засветились счастьем. — Мне доводилось только читать о ней, видеть ссылки. Но держать в руках… Это же просто чудо!

— У меня еще есть, только имена авторов какие-то странные, чужацкие. Миямото Мусаси, «Книга пяти колец», Сунь-Цзы «Стратагемы. Трактат о военном искусстве»… — Лешага поставил вещмешок на ступеньку лестницы, рядом со стариком.

— Какое сокровище! Где ты их взял? — старик открыл следующую книгу со скрещенными мечами на обложке и с выражением прочел нараспев: — «В десятый день десятого месяца двадцатого года эры Канъэй (1643) я поднялся на гору Ивато в провинции Хиго (на острове Кюсю), чтоб помолиться Небу. Я хочу помолиться Каннон и склонить колени перед Буддой. Я воин из провинции Харима — Симмэн Мусаги-но-Ками-Фудзивара-но-Гэнсин. Мне шестьдесят лет. С самой молодости мое сердце прикипело к Пути боя…».

— Невероятно! — Библиотекарь закрыл книгу и посмотрел на смущенного посетителя. — Этот человек был непревзойденным мастером боя на мечах. Но на исходе жизни он пришел к мысли, что владение словом — высшее из тайных искусств, составляющих Путь воина. Но ты не ответил, откуда это у тебя?