Владимир Свержин - Малиновка под колпаком

Голос, ровный и сладкозвучный, выводил, заглушая стоны лютни:

– Да, – послышалось из темного угла корчмы, тонувшего во мраке, как в паутине. С белой половины казалось, будто паук чудом заговорил. – Так пел старый плут Алан-э-Дейл, мир праху его. Но только полный дурень поверит этим слащавым россказням.

– Дурень? – с интересом переспросил молодой рыцарь, дотоле внимавший вдохновенному певцу. – Я не ослышался?

– Можно сказать и грубее, но к чему попусту осквернять рот бранью, особо же в канун дня Святой Девы Марии, которой так преданно служил добрый Робин Гуд? Да и к чему? Алан, в сущности, был славный малый.

– Эй, кто бы ты ни был, там, в углу! Ты говоришь так, будто что-то знаешь. Так расскажи нам, что тебе известно, – потребовал рыцарь. – Я и мой спутник, – он кивнул на сидевшего рядом менестреля, немало раздосадованного нелестным отзывом о своей песне, – будем рады послушать.

– Ну, раз вы просите… – вновь донеслось из полумрака, – расскажу. Все равно за дверью ливень, и ветрюга завывает, точно голодный волк! Сам Господь в такую погоду не выгнал бы наших общих прародителей из райского сада. Только ж велите подать мне пинту доброго эля, и вы узнаете всю правду.

– Кого вы слушаете?! – возмутился трактирщик, ставя на господский стол зажаренного поросенка с яблоком во рту. – Этот старый болтун такого наплетет…

– Эй-эй, поосторожней, тухлая кочерыжка! Мне и теперь хватит сил расквасить свиной окорок, что ты именуешь харей! И эль мне твой не нужен. Эта моча чумного мула, в которую ты к тому же плюешь своей ядовитой слюной! Я расскажу все и так, потому что я был там, видел своими глазами и слышал вот этими ушами!

Это случилось в тот год, когда добрый наш король Ричард, возвращаясь из крестового похода, угодил в силки гнусного выродка, императора, чтоб ему в аду черти раскаленными вертелами всю задницу исполосовали.

Ветер тихо подвывал в каминной трубе, точно жалуясь, что, кроме ароматного дыма, ему ничегошеньки не досталось от господского ужина.

– Милорд, – слуга высокородного шерифа Ноттингемского склонил голову, – к вам сэр Роберт Локсли.

– Зови его скорей, заждался уж. – Шериф прервал чтение и презрительно отбросил в сторону пергамент.

Молодой рыцарь, невысокий, легкий в движениях, не в силах сдержать бьющую через край силу, влетел в комнату, раскрыв объятия хозяину замка.

– Приветствую вас, Робин, – барон Фитц-Уолтер вышел из-за стола ему навстречу.

– Как поживает моя дорогая невеста?

– Твоими молитвами, леди Мэриан в добром здравии. Сейчас уже поздно, но завтра утром непременно увидитесь. Пока тебя не было, каждый день допытывалась: спокойна ли погода на море и нет ли вестей из Аквитании? Вся извелась в ожидании.

– Я привез ей из Франции ромейского атласа, надеюсь порадовать мою прекрасную госпожу.

Шериф покачал головой:

– Сами знаете, Мэриан выросла в суровой простоте. Даже там, на Востоке, в Иерусалимском королевстве, она не видела роскоши. У куртин Сен-Жан д’Акра мы вполне обходились полотняными шатрами, пили воду из вонючих бурдюков, ели конину. К добру или нет, с мечом и луком дочь обращается лучше, чем с пяльцами и иглой.

– Прекрасной даме приличествуют богатые наряды, – улыбнулся рыцарь.

– Ты, должно быть, забыл, сколько золота должен аббатству Святой Марии?

Роберт с улыбкой отмахнулся:

– Монетой больше, монетой меньше. Аббат мне родич, не станет же он разорять племянника, пусть даже и двоюродного.

– Зря ты так думаешь, – укоризненно покачал головой лорд и, вернувшись к столу, стал рыться в куче свитков. – Полюбопытствуй. Это прошение твоего непомерно дорогого родича о взыскании долга, либо передаче ему земельных владений рода Локсли, ежели, паче чаяния, должник не сможет уплатить. Вот так-то! – Шериф вручил гостю пергамент с печатью.

– Ах он, жирный ублюдок! Владения Локсли стоят раз в пять дороже! К тому же я брал деньги, чтобы снарядить в крестовый поход себя и отряд моих добрых йоменов. Разве я не был храбр на поле боя? Разве утратил стойкость в землях, которые Господь сотворил жаркими, точно печь для хлебов?! Если Он не дал мне вернуться с богатой добычей, то лишь к Нему преподобный может предъявлять свои богохульные претензии!