Владимир Свержин - Малиновка под колпаком

– Если…

– Эй, старик! – Менестрель отхлебнул из кубка и со звоном поставил его на стол. – Ты говоришь так, словно был там.

– Так и есть, красавчик! – донесся из угла скрипучий насмешливый голос. – Все позабыли обо мне, а я и не напоминал. Стоял у двери с отрезом атласа в руках и помалкивал. Мне тогда было всего четырнадцать лет от роду. Конечно, сейчас, глядя на старую развалину, тяжело представить, что когда-то и я был молод, но, уверяю вас, без этого не обошлось.

– Вот, наконец, хоть слово правды! – фыркнул корчмарь.

– А ты заткни свою пасть. Откуда тебе вообще знать, что такое правда?! Истинно говорят, что Люцифер слепил корчмарей из собственного дерьма!

– Э-э, старик, ты выбирай слова! – вспылил хозяин. – Сидишь под моей крышей, наворачиваешь мою же похлебку и меня же хаешь?!

– Ну, уж прости, что отобрал у твоих свиней немного жорева.

– А ну-ка, старый хрыч, выметайся-ка отсюдова! В хлеву тебе самое место!

– Постой! – оборвал его молодой рыцарь. – Не обращай внимания. Вот тебе шиллинг, подай ему вина, да получше. Его рассказ заинтересовал меня.

– Но, милорд, – возмутился менестрель, – этот старик несет околесицу! Всякому известно…

– То, что известно всякому, не стоит и той похлебки, которой потчует меня этот скупердяй. Так что, если на то ваша воля, милорд, я продолжу.

…От крестьянского парня так благоухало навозом, что его в монастырский предел и пускать-то не хотели. Но как не пустить доброго католика, даже если он смердит на всю округу?

– Чего тебе? – закрывая нос ладонью, брезгливо сплюнул брат привратник.

– Мне бы отца настоятеля, – переминаясь с ноги на ногу, робко пробормотал безбородый пастух. – К его преподобию дело имеется. Важное, знаете ли, дело.

– Ступай домой, отмойся, потом уж приходи с делами, – отмахнулся страж. – Здесь святое место!

– Но это же насчет моего долга! – возмутился зловонный посетитель. – Я же отдать хотел!

Он разжал ладонь, в ней блеснуло золото.

– Что это у тебя? – опешил монах, тут же забыв про мерзкий запах.

– Это монеты, – пряча золото, невпопад брякнул прихожанин. – Богом клянусь, я их не крал! Мне бы только узнать, примет ли их в уплату его преподобие, и за сколько шиллингов они пойдут. Я же только… Я же отдать!

Брат привратник отступил на пару шагов и, поймав за рукав сутаны проходящего мимо клирика, быстро зашептал ему на ухо:

– Ступай к отцу настоятелю, сообщи, что пришел Мач-дурачок, сын мельника, принес золото. По виду очень старое.

Смиренный брат кивнул, перебирая четки, и быстро засеменил в сторону личных покоев аббата монастыря Святой Девы Марии.

– Только ж передай, что он смердит, как выгребная яма! – вслед крикнул привратник. – А ты, парень, стой здесь и жди.

Настоятель кивнул и проговорил благостным тоном:

– Ступай, и впредь не греши. Пять раз прочтешь «Отче наш», десять раз «Верую» и столько же «Аве, Мария». – Он покинул исповедальню, величаво осенил крестным знамением вихрастого мальчугана и добавил: – Не забудь передать дяде, что до Петрова дня он должен мне кадку меда.

– Непременно передам, – склонился мальчуган.

– Ступай же. – Настоятель увидел приближающегося клирика.

– Ваше преподобие, брат привратник велел передать… – скороговоркой начал тот, понижая голос до шепота.

– Что ж, – после недолгого молчания вымолвил аббат. – Все мы, по сути, грязь и тлен. Пусть войдет.

– Я того, ваше преподобие, это, – кланяясь, точно заведенный, бормотал Мач, – я тут, это. Заплатить. А монеты, стало быть, какие-то, словом, не такие. И не знаю, так я, того… – Он вновь склонился и протянул святому отцу слегка потертый, не слишком круглый золотой.

– Это что же? – принимая лепту из рук пастуха, заинтересованно спросил аббат. И, увидев вычеканенный профиль, замер, часто моргая.

– Я должен-то двенадцать шиллингов, – напомнил простодушный сын мельника. – Вот, мне б, это, узнать, хватит ли?

– У тебя что же, есть еще такие монеты?

– Вот! – Крестьянин полез в поясную суму и продемонстрировал еще три блестящих кругляша.

– Это старые монеты, – величественно пояснил святоша, – ты должен понимать, Мач, очень старые.

– Так что же, и цены им вовсе нет? – всхлипнул сельский дурачок.

– Отчего ж, – утешил его настоятель, быстро сгребая золото с открытой ладони. – Всему на свете какая-то цена да имеется. Так и быть, я приму их, но ответь мне всю правду, сын мой, где ты взял эти монетки? И будь честен, как на исповеди.

– Я? Да… я, конечно! – засуетился Мач. – Второго дня, как обычно, стадо пас, а одна черная овца возьми, да и сбеги, лихоманка ее побери! Прости меня господи, чего это я? – Он хлопнул себя ладонью по губам. – Ну, я того, искать ее пошел. Везде смотрел, а эта… – Он замялся, явно опуская крепкое словцо. – Ну, словом, хозяин бы меня поленом так отходил, – неделю бы на брюхе спал! Он ведь каков, у него нрав-то, ого, крутой! А ежели за бич возьмется, то и вовсе…