Владимир Свержин: Трехглавый орел

Взвился лиловый плащ, блеснув золотым шитьем, взвился, пугая пламя на свечах, будто бы обещая явление кролика из шляпы фокусника, да так и опал никчемной дорогостоящей тряпкой, не явив миру обещанный сюрприз и, что самое главное, даже не коснувшись моего клинка.

– Ну и что это было? – Я болезненно поморщился и поднял шпагу. – Милостивый государь, если бы на моем месте была ваша барышня и ей внезапно стало дурно, тогда бы вы могли помахать над ней своим плащом подобным образом. Соберитесь, черт возьми!

Мой оппонент виновато шмыгнул носом и украдкой бросил взгляд на ряд стульев у стены зала, где в ожидании своей участи томились пятеро таких же, как и он, кадетов оперативного состава Международного Института Экспериментальной Истории.

– Показываю еще раз! Наблюдайте внимательно. Вас, господа, это тоже касается. – Я кивнул в сторону остальных учеников. – Итак, ангард!

Наши клинки сошлись и зазвенели, то встречаясь, то вновь расходясь в страстном своем желании достать противника. Вот и пробил час, вот он, долгожданный выпад! Моя рука, сжимающая плащ, рванулась вперед змеей, обвивающей ветку, и в тот же миг я развернулся влево, уводя ее прочь. Жалобно звякнул об пол вырванный из руки противника клинок, и взгляды кадетов сошлись на нем. Всех, кроме того, что стоял напротив меня. Он философски созерцал выгнувшуюся стальную полосу моей шпаги, упирающуюся в стеганый кожаный колет как раз напротив его сердца.

– Все понятно? – В ответах кадетов не было слышно уверенности, но это как раз было в порядке вещей. Чтобы до конца понять премудрости фехтовального искусства, их надо почувствовать, пропустить через себя. Я поглядел на смущенные лица учеников, почему-то стараясь припомнить время, когда и у меня была такая вот нелепо хлопающая глазами физиономия. Да, давненько, лет двадцать назад. – Ладно, господа кадеты, взяли оружие, разобрались по парам. Не торопитесь, каждое ваше движение должно быть осмысленным...

– Браво, браво! – Эти слова, произнесенные слегка насмешливым тоном, сопровождались жидкими аплодисментами.

Я бросил хмурый взгляд в сторону нарушителя дисциплины. Он стоял у входа в зал, безукоризненно элегантный и благоухающий смесью дорогущего одеколона и виски «Блэк Джон Уокер». Видение моего фехтовального детства вновь предстало передо мной во всей своей незаурядной красе. Видение это звали Джозеф Рассел. С тех пор как мы когда-то такими вот же вислоухими щенками стояли друг напротив друга с клинками в руках, время прибавило ему титул Двадцать третьего герцога Бедфордского и должность представителя ее величества в стенах нашего славного Института.

– Мальчики, порезвитесь пока сами, – бросил он кадетам, уже стоящим в ожидании сигнала со шпагами и масками в руках. – У вашего учителя возникло неотложное дело, – закончил герцог тоном, не допускающим возражений.

Я только молча пожал плечами. Спорить с лордом Расселом было так же бесполезно, как уговаривать компьютер танцевать качучу. Что-то около года назад он вот таким же образом возник в форте Норич, где в меру сил своих трудился я, обучая будущих лейтенантов королевской морской пехоты рукопашному бою и работе с оружием, и увез меня, как в горах Кавказа увозят невест отважные джигиты.

Судя по тому, что с тех пор их светлость ни разу не соизволил спуститься ко мне в зал и лишь изредка обрушивался на мою холостяцкую хижину в закрытом институтском городке, у меня действительно внезапно возникло какое-то срочное дело.

А потому я лишь пожал плечами, велел кадетам продолжать тренировку и отсалютовал шпагой наместнику королевы, выражая готовность следовать за ним в любом направлении.

– Со свечами это ты хорошо придумал, – помолчав немного, произнес Рассел, когда мы с ним уже шли по коридору – Пусть привыкают к необычной освещенности. Свечи, мебель, там это все пригодится.

– Где там? – не совсем понимая, о чем идет речь, осведомился я.

Честно сказать, за время работы в Институте я так толком и не разобрался, чем же, в конце концов, занимаются люди в этом странном заведении. Первое время я шарахался от живописных персонажей, бродящих по тенистым аллеям институтского парка. Все эти бородачи в тогах а-ля Цезарь, толкующие о скачках Дерби с вельможами императора Наполеона, все эти дамы в кринолинах, жующие на ходу сандвичи, все это подозрительно напоминало мне лечебницу для душевнобольных. Но ко всему привыкаешь. Тем более что мои робкие попытки разузнать побольше об учреждении, в котором довелось работать, наталкивались на стену куда как более непроницаемую, чем та, что отделяла административно-служебный корпус, где находился мой зал, от остального институтского корпуса.