Серое пространство предгрозового неба затянуло плотными облаками.
Надо всей территорией ничейных земель что-то монотонно гудело, но ни черта было не рассмотреть: сам собой опустился молочный туман и безопасная тропинка терялась в стремительно темнеющем воздухе. Идти приходилось по одному, потому что вдоль дороги жизни кучно были рассыпаны мины и ловушки — и свои, и вражеские. Каждый защищал подступы как мог.
— Наши поддерживают с воздуха, — предположил чей-то глухой голос позади или впереди, черт его разберет. Вероятно. И хотелось бы верить, что все именно так и обстоит. Гудение усилилось и снова притихло — что-то промчалось над головами солдат, которые рефлекторно напрягались и старались стать меньше. На землю никто не падал, выдержка, благо, была ого-го. До первого разрыва. Посыпались комья земли и осколки, царапая щеки и впиваясь в плечи. Рухнул под ноги застонавший наводящий, скрючился и затих. Переступил, запнулся, пошел дальше.
— Не останавливаться, это случайность! Мир заключить любой ценой! — голос как сквозь вату, черт разберет, кто это кричит. И кричит ли, или шепчет на ухо. Мир любой ценой. Поперек дороги легло дерево. При попытке перебраться ствол разлетался режущими сухими щепками. Тихо грохнуло. Два тела разметало по сторонам. Близнецы, пытавшиеся перебраться через дерево, за это поплатились. Все залегли. С неба сыпались бомбы, стрекотал летнический пулемет. Виллем, задрав голову, смотрел в небо. Оттуда сыпался предательский град. Сквозь туман не было видно ничего, но отчетливо было слышно: что-то приближается. Викки медленно закрыл глаза. Ватную пустоту прорезал пронзительный свист снаряда. Прозондировав притихший туман ухообразными локаторами, летучие крепости двинулись на запад, к первому форпосту, опустошенному войной и неудавшимся миром.
— Стой, стой, ты куда?! Ты что?! — Николас вцепился в снимок, снимая его пальцами. Сверкнув на прощание, с бумаги медленно пропал Гравицкий. Сердце Никки застучало где-то у горла.
— Что за дьявольщина! Да ты что… Через пять минут пропали Суарсгорды. Десять минут жизни бумага дала рулевым.
— Викки, не вздумай. Викки, — бормотал Николас, вцепляясь в фотографию. Пропал Ливадный. За ним — Виллем. Николас замер, глотая воздух. Рванул с себя одеяло, зашарил рукой по тумбочке. Притянул к себе шкатулку, вложил в нее фото. Со снимка, улыбаясь и подняв голову, смотрел искоса один Никки.
— Вилли, ну ты же поймешь? Поймешь, да? — бессмысленно бормотал он, захлопывая крышку и щемя себе пальцы. — Пожалуйста, Вилли… Шкатулка была пуста.
— Пойми, а?