Владислав Чупрасов: Правоуралье

Когда Лилю и Игната привезли на базу с простреленным легким и открытым переломом ключицы соответственно, Алексей подумал, что это все, конец. Уже погибшие его волновали мало, да и Игнат с его переломом, если быть совсем уж честным, тоже. Поэтому все время он проводил рядом с кроватью сестры, держал ее за руку, не отходил даже тогда, когда на этом настаивали врачи, суетящиеся рядом. Поэтому он видел все: как Лиля открывает глаза, кажется, даже узнает его, как пытается что-то пробулькать сквозь трубки, и снова засыпает под действием снотворного в капельнице. То, что девушка испытывает наяву куда большую боль, чем во сне, было видно невооруженным взглядом. Поэтому Алексей просто сидел рядом, держал тонкую, иссохшую руку и по одному снимал с запястья браслеты — по одному в день. Должно было хватить как раз на неделю.

На следующий день в сознание пришел Игнат. Он много спал, но был в сознании днем и, по словам частных врачей, шел на поправку. Это вызывало бледные улыбки на осунувшихся лицах его товарищей и тихую, кипучую ненависть со стороны Алексея.

Он знал, что в их деле, случается, гибнут люди.

Но никогда не думал, что эта участь коснется его семьи. Такой вот парадокс сознания: да, это бывает, но нет, не со мной и не с моими близкими. Еще в университете Алексей считался главным оптимистом факультета — и у него на то были свои резоны. Но сейчас весь его оптимизм исчез, как растворился. Прямо на его глазах умирала родная сестра, и он ничего не мог с этим сделать, поскольку не был врачом. Да и врач, отходивший от Лили только чтобы немного поспать и просыпавшийся тут же, стоило ее состоянию пойти на ухудшение, тоже ничерта не мог. Его это, судя по всему, беспокоило только с точки зрения того, как долго ему будут платить. Это Алексея злило больше всего.

А Лиле тем временем становилось все хуже. Тонкие пальцы все реже сжимали братскую ладонь, все меньше реакций на свет, людей вокруг. Алексей совсем перестал отходить от кровати, на которой лежала его младшая сестра. Даже спал он рядом, облокотившись на тумбочку, просыпался через три-четыре часа, разминал шею, и еще долго смотрел на классический профиль Лили в зыбкой предрассветной тьме.

Последним, что видела девушка перед смертью, был сон. Она, беременная, простоволосая, в одной ночнушке, бежит по лесу, придерживая огромный живот рукой. Ветки цепляются за волосы и материю, коряги бросаются под ноги. Перед Лилей сам собой возник крестьянин с вилами. Скалозубо усмехнувшись, мужик вонзил вилы под живот.

Лиля закричала. Не от боли, а от того, что зубцы проткнули и заволокли кровавой пеленой маленькое беззащитное человеческое существо.

Умерла она второго февраля скоро после полуночи. Врач отлучился домой за ампулами, Алексей уснул на полу, подложив под голову свою сумку, а Лиля тихо ушла, оставив в руке у брата последний звонкий браслет. Прошла ровно неделя.

Весь восьмой день Алексей пролежал на опустевшей кровати сестры, то проваливаясь в полубредовый сон, то изучая снежную муть за окном. За всю зиму толком так и не случилось ни одной снежной вьюги, кроме как в этот день.

Игнат весь день читал книгу, иногда откладывая ее, чтобы повернуть голову и некоторое время, отдыхая, понаблюдать за Алексеем. Они никогда особенно не ладили, особенно с тех пор, как Игнат начал ухаживать за Лилей. Та не отвечала ему взаимностью, но дела этого не меняло. Скоро потеряв интерес к малоподвижной фигуре, парень снова вернулся к своей книге. Чтение шло туго, но он очень старался хоть чем-то себя занять на то время, что ему запретили подниматься с кровати.

К вечеру Алексей пришел в себя. Он перестал прислушиваться к голосам, доносившимся из-за плотно прикрытой двери общего зала, резко сел, посидел несколько мгновений, ожидая, когда перед глазами перестанут плыть черные пятна, поднялся и вышел. Игнат еще с минуту, наверное, смотрел ему в след поверх книги.

Все, как и обычно по вечерам, собрались в зале и что-то обсуждали. Алексей вошел почти неслышно, сел позади группы людей, явно увлеченной живыми разговорами. Дождавшись, пока беседа закончится, а комната постепенно опустеет, он подошел и сел рядом с высоким серьезным мужчиной, сидящим в кресле с пачкой сигарет и чашкой с чаем.

— Крестовский, а можно… я пойду, можно? — негромко поинтересовался Алексей, стараясь не смотреть в направлении мужчины, к которому обращался. Тот затянулся сигаретой и выдохнул густой сизый дым с терпким запахом.