Владислав Чупрасов: Не пойдет, переиграем

Невест президенту старательно взращивали министры, обремененные отцовством, но тот, как всегда, поступил иначе. У нее была сережка. Эта сережка — хрустальная капелька в маленьком ушке — заворожила Дидрика. Он смотрел на нее так, будто и в самом деле не мог оторвать взгляд, и все старался заглянуть глубже и узнать каждую грань. Кажется, из-за нее (а может, на ней) Дидрик и женился. Отнял серьгу и уже не выпускал из рук, храня в нагрудном кармане. Нынешняя жена, а бывшая секретарша министра путей сообщения чуть было не поставила точку на их дружбе с замглавы правительства.

Неинтересующийся на работе девушками Хорст имел на нее свои, вполне корыстные планы. Впрочем, он как никто мог различить, что важнее: должность под боком у самых верхов власти или тихое необременительное счастье в лачуге где-нибудь у восточной границы.

Девушка с сережкой не различала, но президенту отказать не смогла.

Особенно после волшебной фразы:

— Она мне не нужна. Никто не знал, как должна выглядеть президентская свадьба. Дидрик хотел было свалить все приготовления на Хорста, но тот немедленно выписал себе отпуск и умчался в бывшую столицу по делам семьи. Так он, по крайней мере, сказал, а на злобные телеграммы попросту не отвечал. Пришлось гулять просто и без вкуса: с ящиком шампанского и министром путей сообщения, ведь именно он одарил Дидрика женой (жена была отправлена в квартиру обживаться). Беседа под алкоголь шла плохо, то и дело виляла с темы на тему, а Ишван все давил:

— Ты не знаешь этого подонка! Ты подумай только, что он может сделать. Он развалит страну, а тебя убьет! Ишван вдруг замолчал. На него уставился глазок пробки, с напряжением выходящей из узкого бутылочного горлышка. Министр втянул в плечи голову, и тут же над его плечом просвистел снаряд. Если б в глаз — то череп бы пробило. Ишван тихо пробормотал молитву и твердо решил о Хорсте больше разговор не заводить. А то этот уголовник и правда убьет, даром что сейчас находится в ночи пути.

— Гипнотизер, — позволил себе пробормотать министр и наконец-то взял себя в руки. А Дидрик, кажется, уже забыл об этом незначительном, на его взгляд, происшествии. Ровно через год девушка с сережкой — по имени президент к ней практически не обращался, хотя оно было красивое, со смыслом — родила Дидрику сына. Мальчонка был слеп, как новорожденный котенок, только так и не прозрел, сколько над ним ни бились лучшие врачи Академии и соседних стран. В один миг осмелевшая Касия и внезапно появившийся во дворе родильного дома Хорст не позволили оставить ребенка прямо так. Зам, задумчиво посмотрев на своего непосредственного начальника, назвал мальчика Тибулом. Спорить никто не стал. Не исполнилось Тибулу, пользующемуся покровительством Хорста, и четырех, как его усадили за рояль. Клавиши ускользали из-под пальцев, из уголков затянутых пеленой глаз текли слезы. Инструмент мальчика не любил. Тот отвечал взаимностью. Посоветовавшись, мужчины семьи (а Хорст иначе как «дядя» не воспринимался) достали из неведомой дали саксофон. Присосавшись к мундштуку, Тибул его уже не отпускал.

— Ну, хоть какое-то дело себе нашел, — довольно резко заметил Дидрик. Он никак не мог простить жене сыновьего дефекта. Его секретарь лишь пожал плечами. Когда он смотрел на сына друга, по его лицу пробегала неуловимая тень, а серые глаза темнели.

Летом в Приштограде было тихо и свежо. Все, кто мог, разъезжался по югам (со скрипом давали разрешения на выезд из страны, но все же давали), а кто не мог — работал все лето, в сумрачном прохладном городе. Не миновала летняя работа и президента страны, который отпуск не брал никогда. Вот уже много лет каждый день он решал какие-то вопросы и возникающие проблемы, сваливал их на Хорста, распекал министров (обновленный состав давно уже ходил по струнке) и снова решал проблемы. Тяжесть нерешенного и несделанного накапливалась за его плечами, заставляя сутулиться, оттеняла круги под глазами, роняла из рук перьевые ручки. Хорст сидел напротив. Иногда он уезжал, испарялся из города, но всегда возвращался раньше, чем могло случиться что-то непоправимое.

В общем, он всегда был рядом. И когда Дидрик затянул новую для себя волынку, тоже был рядом.

— Я правлю этой страной уже десять лет. «Девять и десять месяцев», — про себя добавил Хорст, оторвавшись от бумаг и сняв очки.

— Еще хотя бы год, — продолжал Дидрик, — и я удавлюсь на собственном галстуке. Ты не представляешь, как я ненавижу галстуки.