Владислав Чупрасов: Не пойдет, переиграем

— Я думаю.

— Я вам подскажу, — сидящий рядом молодой человек что-то быстро сказал и показал два пальца, бармен кивнул и отвернулся.

— Спасибо.

Незнакомец улыбнулся. Резцы у него были короче нормы и слегка уходили назад. Дидрик подумал было спросить, врожденный это дефект или же последствие травмы, но не стал. Перед ним появился высокий узкий стакан, на самом донышкекоторого болталосьчто-то прозрачное, мутнеющеек краю.

— Что это?

— Поможет от головной боли и раздражения.

— С чего ты взял?

— У тебя взгляд безумный.

Дидрик хмыкнул и отпил. Какой наблюдательный, черт его возьми.

Слишком сладко, но пульсирующая боль постепенно стала уходить из висков.

— Мое имя Хорст, — он не назвал фамилию. Интересно. Не хочет бравировать фамилией, за которую могут посадить, или надеется, что завтра о нем и не вспомнишь?

— Рик, — коротко выдохнул Дидрик, залпом опрокидывая в себя белые сопли, нацеженные в стакан.

Раздражение не ушло, но мигрень хотя бы отступила.

Через час они оба были отвратительно пьяны. А бармен, с меланхоличной улыбкой протирающий стаканы, смог наблюдать заключение неведомого союза.

— Будь моим личным секретарем, — очень вежливо, насколько позволяли ругательства, включаемые в речь в те моменты, когда язык начинал заплетаться, попросил Дидрик.

Хорст кивнул.

— Буду.

Официант хмыкнул и собрал со стойки все опустошенные бокалы, стаканы и рюмки.

— Мы закрываемся.

— А нам больше и не надо, — заверил его благоразумный Хорст.

Затяжной кризис плохо сказался на стране. Реформировали правительство, молодцы. И что теперь? И где новое правительство взять?

Тут как нельзя лучше пришлась революция. Тем более, на волне революционных настроений более сильных соседних держав, это, казалось, было то, что нужно хиреющей стране. Военный переворот, как это назвали. Переворачивать, правда, было нечего, но все же нашли и перевернули. Взялись за богатую аристократию, потом выкосили всех тех, от кого осталась только фамилия — впрочем, оставили тех, кто был готов за гроши служить новому делу. Тех, кто растерял всю родовую гордость и honor. Остальных на виселицу.

Мест не хватало, и наскоро слепленные мачты топорщились по всему городу и в округе, по всем проселочным дорогам. Несогласных спесивых дворян было много.

Нет, Дидрик не думал, что революция принесет ему многое. Он просто был среди воевавших, тех, кто видел, как оно там, за ажурной границей, за Большим северным морем, которое, как оказалось, было лишь лужей в Мировом океане.

Дидрик тоже вернулся изменившимся, но не настолько, как прочие боевые товарищи.

Он жил в общежитии в Графском переулке недалеко от центра и постоянно думал, что немедленно стоит переименовать эту незаметную закорючку на карте города. Слишком пышное название для такой помойки, даром что совсем рядом центральная площадь. Нет, Дидрика совершенно не трогало, что он живет на улице, на которой некий граф (или барон, кто же эту топографию-то разберет) построил себе крепость на полквартала. Теперь там находился университет.

Свое дворянство предки Дидрика промоталиеще полтора века назад, поэтому все, что ему оставалось, — это служить, периодически посылая родителям деньги с неплохой зарплаты младшего офицера. Гордые профессора отказывались, заявляя, что у них есть достаточно денег, чтобы не сидеть на шее у сына. Но Дидрик-то знал.

Не найдя себе толкового применения на гражданке, он вступил в организацию с громким названием «Новая жизнь», где повстречал многих сослуживцев, вернувшихся вместе с ним из-за моря. Ониничего не делали, только пили даругали современную власть и даже не знали о готовящихсяпланах. Дидрик скоро узнал.

Узнав о дне Х, он тут же рванул за город. Ему казалось, что огонь лижет последние вагоны поезда, в голове которого он сидел. Его настоятельно просили явиться к зачистке. Это пока было только объявление революции.

Первыми загорелись студенческие кварталы, тут же всколыхнулись зарницами флаги протестного движения, лозунги, плакаты. Студентов, как самых впечатлительных, приняли за организаторов восстания.

Уже пять лет в стране не было правителя, поэтому плакаты, требующие реставрации любой власти, воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Затем из тени вышли военные. Требовать справедливости было не у кого, иони просто предложили свой вариант: они дают гражданским свою защиту, а гражданские в свою очередь безоговорочно принимают их помощь. Ничего сложного.