Катя Саргаева - Полет на Плутон

— Вот так значит, променяешь мои прикосновения на достижения науки?

— Да, так что убери свою руку с моей спины.

Я развернула Диму к свету и внимательно посмотрела на ожог. Удивительно, но всего за два дня он покрылся тонюсеньким, в миллиметр толщиной, но новым слоем кожи. Я надела перчатку и аккуратно прикоснулась пальцем.

— Чувствительность восстановилась? — спросила я.

Дима кивнул головой, и видимо хотел сказать что-то похабное о чувствительности явно не относящейся к ожогу.

— Нет, никаких шуточек! Дай мне изучить толком.

Я рассматривала ожог, трогала его в разных местах и проводила тест на чувствительность. Потом взяла карту и начала читать записи Глеба.

— Жучок, у нас всего лишь час, неужели ты хочешь сейчас читать карту?

Я отложила карту и посмотрела на Диму. Вот он, этот момент, сейчас я скажу ему про свидания. Я умру на месте, если он откажется, даже если эта идея ему просто не особо понравится я тоже умру на месте, ведь даже если он мне об этом не скажет, я все равно это почувствую. Волнение накатило на меня, и я чувствовала, как вспотели мои ладони.

— Малыш мой, что случилось? — удивленно спросил Дима, беря меня за руку.

— У меня есть одна новость, но я не знаю понравится ли она тебе. Я сегодня выпросила у Борского для нас свидания. Два раза в неделю на всю ночь в твоей камере. Но я не сразу подумала о том, что может быть ты не захочешь этого. Так что ты мне честно скажи, а то я себя так глупо сейчас чувствую, и кажется что сейчас сквозь землю провалюсь.

Я наконец замолчала. Я говорила все в одно предложение, без точек и запятых, заикаясь и шатаясь, хорошо, что Дима держал меня за руку. Я смотрела на него в ожидании какого-то ответа, а он просто улыбался и ничего не отвечал.

— Дима, скажи что-нибудь, а то я сейчас упаду в обморок.

— Ты мой маленький глупенький жучок, — сказал Дима, притянув меня к себе и крепко прижав к себе правой рукой, — как в твою прекрасную головку вообще могла забраться мысль, что я могу этого не хотеть? Да я о таком даже и мечтать не мог! Конечно я хочу, и это просто замечательная новость!

Дима поцеловал меня и крепко обнял, потом со стоном оторвался от меня, потому что я на радостях прижалась к нему всем телом, и задела ожог.

— Прости меня, — причитала я, и дула на ожог, как на разбитую коленку.

Дима смеялся с меня, а я надувала губы и делала вид что обижаюсь. Мы лежали в обнимку и болтали. Я прижималась щекой к его мохнатой груди, и весь мир вокруг снова становился розовым.

Спустя какое-то время мы услышали, как открывается дверь медблока, это Витя пришел за мной, час пролетел очень быстро. Но мы знали, что теперь у нас будут целые ночи.

— До завтра, — сказала я, целуя Диму.

— Обещай, что приснишься мне этой ночью.

— Обещаю.

В лифте я обняла Витю с криками «спасибо». Витя улыбался и говорил, что теперь я его должница.

Дима пробыл в медблоке еще две недели. Эта жидкая кожа творила чудеса. Такие ожоги как у Димы заживают полтора-два месяца, это минимум, но здесь новый слой кожи вырастал на глазах. Мы миловались и обжимались всегда, когда представлялась возможность. В свои выходные я не знала куда себя деть.

Однажды со мной в медблоке дежурил Юра. Когда он вышел на минуту из стационара я мерила Диме давление, и он схватил меня за задницу своей медвежьей лапищей. В этот момент в стационар вернулся Юра. Он схватился за резиновую дубинку и уже летел на Диму.

— Юра, успокойся, все нормально, — крикнула я, тот остановился, и недоуменно посмотрел на меня.

— Значит ты не против, что тебя лапают?! — с удивлением спросил он.

— Если это Дима, то не против, — Юра все так же таращил на меня глаза, — мы с ним вместе, ты не знал?

— Я слышал, что-то такое говорили, но решил, что это просто сплетни.

— Видишь? — сказал Дима с досадой, — даже охранники не верят! Ты точно мой и только мой, жучок?

— Ну а чей еще? — с улыбкой сказала я, и поцеловала Диму.

Юра стоял как громом пораженный. Он даже не сделал нам замечание, хотя нам не разрешалось обниматься и целоваться вне свидания. Весть о том, что мы с Димой вместе разнеслась как песчаная буря, все были в шоке и некоторые в это не верили. Диму это обижало, он театрально надувал губы и превращался в огромного обиженного ребенка, а я зацеловывала его и успокаивала, говорила, что он самый лучший на свете, и мне никого другого и близко не надо. Собственно ради этих слов и зацеловываний и был этот спектакль с мнимыми обидами.