Катя Саргаева - Полет на Плутон

Теперь я смотрела на фотографию девочки, которая служила заставкой на рабочем столе. Я сразу поняла, что это Алла, у нее были длинные, черные, слегка вьющиеся волосы и зеленые глаза, на этом наше с ней сходство заканчивалось. Но удивило меня другое — это было не фото младенца, а фото подростка, коим сейчас и была Алла. Борский заметил, что я с любопытством разглядываю фотографию, и мне стало неловко. Это не мое дело, подумала я, меня это не касается. Я встала с кресла и направилась к двери.

— Да, Рита, я хочу тебя отблагодарить за помощь с бункером, так что готов выполнить какую-нибудь просьбу. Сама понимаешь, просьба должна быть в пределах разумного. Подумай, завтра скажешь.

— А я могу сегодня сказать? У меня есть готовая просьба.

— Да, конечно можешь и сегодня, но рекомендую хорошо подумать, неизвестно когда еще представится возможность что-нибудь нужного из меня выбить.

— У меня и так все есть, и мне здесь очень хорошо живется. Мне не хватает только одного — мужчины.

Я залилась краской и уставилась в пол. Слова застревали у меня в горле, но момент — лучше не придумаешь, надо просить сейчас.

— Хм, — Борский улыбнулся, — речь идет о ком-то конкретном?

— Да. Мне сказали, что вы за хорошее поведение разрешаете свидания наедине. Я хочу попросить о таких же свиданиях. Да, я имею в виду конкретного человека, и вы сейчас, как и все остальные будете удивлены моему выбору, но он какой есть, такой есть. Я хотела бы свидания с Димой. Эээ, Гулливером, — уточнила я.

Мне казалось, что я сейчас провалюсь сквозь землю, я заикалась и у меня заплетался язык, но я все же сказала это. Я закрыла глаза, чтобы не видеть реакции Борского.

— Нда, выбор действительно странный.

— Пожалуйста, не говорите ничего про Витю, — перебила я его, — нет у него ко мне никакой симпатии. Извините, что перебила. Я очень волнуюсь.

Я открыла глаза, и увидела, что Борский пытается подавить улыбку. Он все же сделал серьезное лицо и продолжил.

— Хорошо. Обычно я разрешаю свидания на два часа один раз в неделю. Вам двоим, в качестве ордена на грудь, за спасение нашей тюрьмы и моей репутации, я разрешаю свидания на целую ночь и два раза в неделю. Если бы это был не Гулливер, все было бы как у других, но он там в одиночку боролся с аварией, и в итоге серьезно пострадал, хотя мог бы просто законсервировать этаж и бросить аварию на волю судьбы. Так что я разрешаю свидания в его камере, когда выпишешь его из медблока.

— Спасибо большое, — я улыбнулась и вышла за дверь.

Пока мы с охранником шли по коридору я думала об Ире, что мне делать? Рассказывать ли ей про фото Аллы на компьютере Борского? Я случайно увидела то, чего не должна была видеть, и теперь не знала, как мне распорядиться этой информацией. Но немного поразмыслив, я пришла к выводу, что лучше ничего ей не говорить. К чему бередить старые раны, тем более что Ира все равно никогда не увидит свою дочь, от этого ей будет только больнее.

Вернувшись в камеру я подошла к окну. На улице валил снег, зима здесь была самым долгожданным временем года, так как все заключенные периодически выходили на улицу чистить снег. Когда кто-то улетал или прилетал, то чистили взлетную полосу, для этого выпускали на улицу по десять человек. Несмотря на то, что имелся трактор, и полосу мог бы расчистить и один человек, Борский разрешал делать это вручную. Он был жестким и серьезным мужиком, у которого не забалуешь, но понимал, что все заключенные здесь тоже люди, и звереют от вечного сидения в подземелье.

Я не могла представить каково просидеть в открытой, просматриваемой со всех сторон камере под землей больше десяти лет, а ведь многие сидели там гораздо дольше десяти лет. Наверное, даже самые спокойные превращаются в злобных монстров от такой жизни. Становятся злыми и жестокими. Собака бывает кусачей только от жизни собачей. Это у меня есть работа, и мне есть чем заняться, а у многих внизу ее нет. К тому же я люблю свою работу, и считаю себя нужным членом команды. Я живу наверху, и могу смотреть в окно, на то как падает пушистый снег, могу открыть окно и вдохнуть аромат трескучего мороза и хвои, а они нет. Ко мне здесь все без исключения хорошо относятся, и другие заключенные с первого этажа, и охранники, и другие члены администрации. А там любят немногих.

Почему люди превращаются в таких зверей? Потому что один первый кидается, а другой вынужден защищаться? Но ведь бог сказал, что нужно подставить вторую щеку. Что случится, если ее действительно подставить? Если снести один удар и получить второй, будет ли третий? Я не знаю, потому что со всеми моими ударами раньше разбирался Гога. Наверное, каждому человеку нужен свой большой Медведь. И каждому человеку нужен второй человек, потому что одиночество это очень страшно. Вероятно, именно поэтому люди становятся злые как дикие звери. Злые потому что несчастные и очень одинокие. Ведь счастье в нашем мире исчисляется количеством одиночества. Я вспомнила Нелю с Василисой, эту странную парочку. Две совершенно разные женщины встретились здесь, и помогают своей любовью выжить друг другу. Они не одиноки, а значит счастливы.