Катя Саргаева - Полет на Плутон

В тот момент, когда пал железный занавес моего морального ступора Дима начал ощущать меня, его внутренний маячок начал распознавать мои вновь появившиеся эмоции. Он был удивлен тому, что они у меня вообще есть. Дима признался, что до этого момента он меня побаивался, потому что никогда не встречал людей без эмоций. Дима меня чувствовал . Раньше Наташка ругала меня и кричала, что не все такие телепаты как я, и что надо говорить о своих желаниях и чувствах, если я хочу получить на них какой-то ответ. Я не понимала почему меня никто не чувствует, ведь это же так просто. Всего-то и надо немного приглядеться к человеку, и не быть равнодушным. В глубине души мне казалось, что люди просто слишком заняты собой и своими страданиями, без которых жить не могут, и так как собственное эго застилает им обзор они и не чувствуют других людей. Дима не был занят собой, он хотел себя в кого-то вложить, и потому чувствовал других. Потому и почувствовал меня. Он был потрясен тем, что мы подходили друг другу как шуруп и гайка.

Я для него так же была не просто маленькой Машей, которая требует круглосуточного внимания, я была и его женщиной. Такого секса как с Димой у меня раньше не было ни с кем. Он говорил, что в постели из маленькой Маши я превращаюсь во взрослую Марию, искушенную и развратную, что ему очень нравилось. И это действительно было так. Всех своих предыдущих любовников я несколько стеснялась и не могла полностью раскрепоститься. Здесь же я знала, что Дима принимает меня любой. Он ведь был не против, а очень даже за моей несамостоятельности, наивности и некоторой инфантильности, а никто до Димы не принимал это во мне, даже Егор. Ему я казалась чудо-женщиной, которая не боится разрезать человека на живую, и может отличить кишечник от печени, когда все в крови, и выглядит одним сплошным куском мяса. Которая не боится открытых переломов и диких криков пострадавших. У чудо-женщин нет страхов и слабостей. Егор любил не меня, а свое представление обо мне, он любил свою иллюзию. Дима же любил меня со всеми недостатками и страхами, он любил меня со всем моим дерьмом, которого было немало. Видимо поэтому Диму я не стеснялась, и поэтому с Димой у меня был самый умопомрачительный секс.

Иногда я говорила и делала такие вещи, которых я и сама от себя не ожидала. Однажды Дима пришел ко мне в медблок с очередной несуществующей болячкой. Он сидел на кушетке и прижимал меня к себе. Его привел охранник Женя, который не отлипал от телефона с играми, если он сопровождал кого-то спокойного и адекватного, то с телефоном не расставался. Он вообще не видел, что творится вокруг него. Дима ловил момент единения Жени и его телефона. Он прижимал меня к себе все крепче, и ему в рот попала мочка моего уха.

— Дима прекрати, меня это возбуждает. Я думаю если мы прямо здесь займемся сексом Женя точно заметит.

— Да? А что еще тебя возбуждает? — спросил он, не отрываясь от моего уха.

— Иногда я смотрю на твои большие руки, — моя рука спустилась к его ладони, пальцами я обхватила два Диминых пальца, указательный и средний, — и представляю, что твои пальцы оказались во мне. Это меня очень возбуждает, — говорила я томным голосом Диме на ухо.

Повисла пятисекундная пауза.

— Блин Рита, ну ты что творишь? — Дима отлип от моего уха и прижался к моей ноге своим возбужденным членом, — смотри, что ты сделала, хулиганка моя.

— Ты ведь сам спросил, — совершенно невинным тоном ответила я.

Да, с Димой у меня был самый умопомрачительный секс, но в нем была не только страсть, в нем было и нечто новое для меня — погружение друг в друга.

Когда мы уже перестали кидаться друг на друга как дикие звери оголодавшие без секса, мы пробовали друг друга. И ничего вкуснее нам еще не попадалось. Во время близости я чувствовала его любовь и обожание, каждое его прикосновение было как к чему-то драгоценному и не имеющему цены. Мне казалось, что на моем теле не осталось миллиметра, который он еще не поцеловал. Во время близости мне казалось, что мы сливаемся в одно существо, у которого одна общая нервная система, и я чувствовала его наслаждение, а он мое, и все это сливалось в один общий бездонный экстаз.

С ним у меня появились новые ощущения, и я по-новому их выражала. У меня появилась новая привычка во время секса называть его имя, никогда раньше я этого не делала.

— Дима… боже мой… Дима, — вырывалось из меня сквозь стоны.

— Я делаю что-то не так, малыш? — спросил он, когда я впервые назвала его имя.