Илья Хоменко - Поднебесник

— Мне необходимо отключиться, — громко сказал я. — Держите мой участок. Я не могу одновременно удерживать город и видеть развалины.

— Я помогу, потом Арвид подключится, — раздался в моем сознании голос Штоня. — Мы, правда, чуть-чуть не в форме сегодня. Но ничего.

Картина города померкла, сворачиваясь в клубки первоначального хаоса, потом снова стала четкой, но прозрачной, будто стеклянной. И сквозь нее я отчетливо увидел руины. А среди них своего друга, уходящего от меня. Встал и пошел за ним, отряхивая клейкие брызги расплывшегося подо мной в желе стула.

Он шел, не торопясь. Работа была закончена. Оставалось еще одно дело. И, выполнив его, можно было из города уезжать. Чувствовал он себя на удивление хорошо. И потому сегодня ничего из жизни нереального мира, кроме разве что видения-миража у самой городской черты, ему не открылось. «Вот, пожалуй, и конец, — подумал он. — Очевидно, этот приезд все же последний». И, схватив эту мысль обеими руками, снова загнал ее куда-то в тайник подсознания, не давая ей над собой власти. Позади хрустнула, словно под чьими-то сапогами, щебенка. Обернулся. Никого. «Никого здесь никогда не было, — сказал себе он, — нет. И не будет. Ну и все. Ну и прекрасно. Уеду и больше никогда не дам своему больному воображению себя мучить».

Я приноровился к темпу его ходьбы с трудом. Он шел неровно, то очень тяжело, то словно бежал вприпрыжку. Очевидно, ему мешали мелкие неровности грунта, которых я, как ни напрягал зрение, сквозь туманную дымку не замечал. Мне показалось, что он думает о чем-то неприятном и пытается отогнать от себя эти мысли. Впрочем, не поручусь, что все было именно так.

Впереди возвышалась белая стена разрушенного здания. Когда-то она была черной, опаленной взрывом, но потом дожди смыли нагар, вновь ее выбелив. Трех остальных стен не было. Кажется, здесь когда-то размещался кинотеатр. Поблизости этот парень раза два прятал свою машину. И я приноровился было ждать его именно здесь, но в третий раз он въехал в город совсем с другого конца, мы разминулись, и я чуть не рехнулся от страха, за малым не осложнив жизнь семерки мгновенно реализующимися параноидальными кошмарами.

Вынув из кармана баллончик со светящейся краской, он начал что-то писать на стене. И я, напрягая зрение, разобрал шаткие, словно кривляющиеся буквы: «Вопрос о дезактивации города решен. Постараюсь приехать еще раз. Но не знаю, смогу ли. Сделайте что-нибудь. Повлияйте на датчики Брумеля-Орвикта, которые я оставил в районе корпуса Б. Дайте хоть как-нибудь о себе знать».

И я понял, что мучения мои подходят к концу, скоро нас навсегда разделит стеклянная плита, по одну сторону которой будем мы и город, а по другую — он и все остальные. И решил, что теперь мне будет чуть легче. А он спрятал свой баллончик, соскочил с обломка фундамента, отошел в сторону. И тут какая-то черно-лиловая тень кинулась из развалин ему на плечи.

Закончив писать, он спрыгнул с нагромождения кирпичей, смахнул с колен и локтей каменную пыль. И зашагал к машине. «Ну вот, — думал он. — Моя совесть чиста. Если можно еще сделать хотя бы что-нибудь, это будет сделано уже без меня. А если нет, то ничем я больше помочь никому не смогу». Так, уговаривая себя, но не чувствуя никакой уверенности в том, что эти уговоры подействуют, он отошел на несколько шагов. И тут за спиной его взвизгнули, скользнули по камню чьи-то когти, раздались удары о землю чьих-то стремительных лап, обожгло шею горячим дыханием дикого зверя.

«Койот! Мутировавший койот! Не испугался меня! Пистолет, стреляй… Не успеет!» Он замешкался, я видел, как пальцы его скользнули к поясу, а отвратительная мохнатая тварь уже прыгнула. И, забыв обо всем, я дико закричал, оторвался от грунта, пролетел два десятка метров и вошел в эту тварь, сливаясь с ней, в тщетной попытке растерзать ее внутренности.

Волна непреодолимого ужаса, чего-то отвратительного и чужого, дурно пахнущего, живого и неживого одновременно влилась в мозг койота. Он испугался и завизжал, закрутился волчком, выпустив из виду жертву. Два зеленых электрических разряда с грохотом прожгли его грудь. И он издох, так и не поняв, что же его напугало.

Он уехал. Я сидел на холодном тротуаре. Прохожие брезгливо обходили меня слева и справа. «Как нализался!» — презрительно бросил один пожилой мужчина. «А ведь вас нет!» — подумал я. Дома вздрогнули, начали расплываться, автомобили превратились в крупные разноцветные капли, слились с асфальтом.