Илья Хоменко - Поднебесник

Когда станция рванула, выбросив на тысячу метров вверх свои искореженные потроха, я был на смотровой площадке. Штонь — в модуле передающей антенны, Арвид и Люк — в машинном зале, Самарин, Ван Колден и Лютьенс — в самом пекле. У экстрапространственного преобразователя. Того человека, который должен приехать сегодня, на станции не было вообще. И я рад этому необыкновенно. Потому что сказать: он мне друг — значит, ничего не сказать. Вместе росли. Вместе учились. Вместе даже в армии служили. В третьем добровольческом, том самом, который… Ну ладно, это не важно. Важно другое. Его с нами не было. В последний раз я его видел, когда он навьючивал на старый джип сердечник аварийного защитного генератора. Навьючивал, говоря: «Если отъехать в район локальной пространственной деформации, вызванной линейным искривлением структур тахионного потока, включить аварийный генератор и попытаться привести в соответствие частоту колебаний волн энергетической защиты с частотой пульсации тахионного поля вокруг станции, то возникнет Гаусс-эффект, выражающийся в резонаторном отражении высоких энергий, и станция будет спасена».

Я тогда замахал руками: «Езжай скорее, чего же ты тянешь, еще можно успеть». А про себя подумал: «Хорошо, что ты не технарь». Он ведь теоретик до мозга костей. Теоретически, по расчетам, все так, как он говорил, могло быть. Но я-то заканчивал технологический. И видел: станции осталось жить — ничего. А одна настройка аварийного генератора в полевых условиях занимает несколько часов. А ведь еще надо подключиться в ЛЭП. С его способностями электрика только этим и заниматься. Так что хорошо, подумал я, что его здесь через пару минут не будет. У меня была еще робкая надежда на то, что защита выдержит, и процесс стабилизируется. Но она полетела вверх тормашками, а вместе с ней блестящая, замечательная идея получать энергию из ничего и передвигаться со скоростью выше световой. Вспухла чудовищным лиловым комом килотонного взрыва. И нас не стало.

Машину он оставил там, где всегда. У бывшего здания кинотеатра. Искореженные балки, торчащие веером в разные стороны конструкции. Как будто распустился здесь безобразный цветок разрушения. Снял показания с первого, оставленного им в прошлый раз датчика. И зашагал в сторону бывшего центра города. Он шел медленно, стараясь держаться середины захламленной для езды улицы. Кобуру с пистолетом передвинул на живот и расстегнул.

Я очнулся в жутком, сером, сворачивающемся в клубки хаосе. И долгое время никак не мог понять, что со мной? Почему у меня нет ни тела, ни головы, почему исчез окружающий мир, и в то же время я есть. Мыслю, чувствую, вижу, слышу. Испытываю страх и отчаяние. Сперва мне казалось, что кроме меня в этом напоминающем абстрактную живопись мире никого нет. А потом оказалось, что я все-таки не один. Нас семеро. Семеро выдернутых из жизни, не существующих по законам какой-то нелепой случайности людей. Потом мы объединились, чтобы сделать из окружающего нас нагромождения бредовых снов нечто приемлемое для жизни, не причиняющее лишних страданий. Но это было потом. На первых порах встреча принесла одни неприятности.

Город эвакуировали за несколько дней до взрыва. Сразу, как поняли, что с опытной станцией творится что-то неладное. Группа ученых оставалась на ней до конца. Каким был конец, теперь всем известно. Он снова вспомнил, как подхватило и швырнуло его на землю. Как, очнувшись, сразу вскочил и долго смотрел на лиловый желвак дыма, вспухший в том месте, где еще минуту назад был город. И понял все. Перевел взгляд на разбросанные на дороге обломки приборов, лежащую вверх тормашками машину. И потерял сознание снова. Дозиметр экстраизлучения у него давно к этому времени зашкалило. Строго говоря, в те минуты, когда он стоял, глядя в сторону города, не чувствуя ни боли от увечий, ни лучевого поражения, он был гораздо ближе к смерти, чем к жизни. Но вот выжил. И снова в городе. Точнее, на его руинах.

Я не знаю, кем надо быть, чтобы запроектировать экспериментальный реактор в центре мегаполиса. Сейчас трудно даже вообразить, что когда-то двухсотметровая зона отчуждения вокруг корпуса Б и козырьки из супербетона казались надежной защитой от любых неожиданностей. Вообще-то, ученых, занимавшихся разработкой станций, можно понять. Трудно представить себе что-то более безобидное, чем реакция Кроули-Джонса, идущая в замкнутом пространстве маленького, размером с наперсток, реактора. До тех пор безобидное, разумеется, пока не начнется дестабилизация пространственно-временной структуры окружающей среды. Теперь-то мы это понимаем. Думаю, и в том мире, откуда я сегодня жду гостя, это поняли. Штонь и Лютьенс пытались даже математически просчитать условия, при которых реакция экстрапространственного преобразования выходит из-под контроля. Я им сразу сказал, что у них ничего не получится. Что математика, которой мы все владеем, точно так не годится для выражения феноменов экстрапространства, как Евклидова геометрия не подходит для характеристики внутриатомных процессов. Максимум, что нам удалось бы — это построение математической модели некоторых вариантов соприкосновения экстрапространственных структур с ординарным пространством. А это практически ничего не давало.